Шрифт:
– Хорошее дело. А то, может, чаю? Оп-ля, пошли!
– Где Тони… ик… его милость? Мы не обнимались!
– Обниметесь, обниметесь, – заверил Слингсби. – Идем! Нет, таких зануд…
Двери закрылись, в комнате воцарился мир.
4
Мир распростер свои мягкие крылья не только над гостиной. День достиг той точки, когда (если каким-то чудом погода стоит хорошая) все сущее озаряет поистине волшебный свет. Люди, звери, вещи словно заснули. Лужайку покрыла тень. В кустах щебетали птицы. Предвечерние ветерки обещали долгожданную прохладу.
Эту мирную тишину нарушили зловещие звуки. Сами по себе они вполне привычны в наше автомобильное время – гудки, скрип тормозов, сдавленный крик; но сейчас они просто поражали, как какая-нибудь сенсация.
Сменила их тишина, тоже довольно зловещая. Потом заскрипел гравий, и в дом, через окно до полу, вошел лорд Дройтвич без пиджака. Шел он осторожно, поскольку нес девушку. Завидев диван, он прислонил ее к подушкам, отошел немного, отер лоб и вгляделся получше, после чего сказал:
– Ой, господи!
Девушка лежала на спине, закрыв глаза. Ему она напомнила подбитую птичку, а так, сама по себе, была субтильной, даже хрупкой и очень хорошенькой. Несчастному пэру показалось, что губы у нее как раз такие, которые охотно улыбнутся, если вообще приоткроются.
– Ой, господи! – повторил он. – Ой, батюшки!
С отчаяния он взял неподвижную ручку и стал ее гладить изо всех сил. Казалось, что бьешь бабочку, но он не сдавался, и, наконец, девушка открыла глаза.
Они были приятные – большие, цвета старого хереса, но даже если бы они оказались рыбьими, он все равно бы обрадовался. Открыла – и на том спасибо.
– Привет! – сказала она.
Голос тоже был приятный – мелодичный, низкий, но Тони плохо разбирался и в голосах. Он молча вытирал лоб. Девушка огляделась и, видимо, что-то вспомнила.
– Знаете, – сказал Тони, с облегчением и даже почтением глядя на нее, – я в жизни не видел такой замечательной девушки.
Она улыбнулась. Да, он был прав. Улыбалась она при малейшей возможности.
– Это вы про меня? Почему?
– Во-первых, – отвечал Тони, – потому что вы улыбаетесь, хотя я вас переехал. Во-вторых, потому что вы не спросили: «Где я?»
– Я и так знаю.
Тони глотнул воздуху.
– Я знаю, где должен быть я, – сказал он. – В суде. Судья надевает шапочку и говорит: «Подсудимый!..»
– Да вы же не виноваты! Я выскочила из кустов прямо под колеса.
– Выскочили?
– Еще как! Надо быть осторожней.
– И мне тоже. Скажите, вы часто сидите в кустах?
– Там была белка. Я хотела ее рассмотреть. Вы их любите?
– Мы редко встречались.
– А я их много видела, в Центральном парке, но издалека.
– В Центральном парке? Это в нью-йоркском?
– Да.
– Значит, вы оттуда?
– Да. Жила там всю жизнь, пока сюда не приехала.
– Почему вы приехали?
– Очень хотела увидеть разные страны. А с Англии начала, потому что язык один.
– Ага, понятно!
– Подкопила денег, и пожалуйста!
– Какая вы смелая!
– Получилось очень хорошо. У меня прекрасная работа.
– А где?
– У мистера Прайса.
– Вон что! Вы у Сида служите?
– Да. Я маникюрша. А вы его знаете?
– Очень давно.
– Ну да, вы же здесь работаете. Наверное, он тут часто бывает.
– Часто. Его мать была здесь няней.
– Да-да. Смешно, правда? Он рос вместе с лордом Дройтвичем. То есть, когда они были совсем маленькие. Наверное, их иногда путали. А теперь мистер Прайс – парикмахер, у лорда Дройтвича – такой замок… Ой, послушайте! Вам не влетит, что вы меня сюда принесли?
– Конечно, нет!
– Что ж, вам виднее. Вообще-то я думала…
– Да, кстати! Как это я не спросил? Вы не ранены?
Она подумала.
– Не знаю. Странное такое чувство.
Тони поднял и опустил ее руку.
– Больно?
– Н-нет, – неуверенно сказала она. – А вот колено побаливает.
– Можно, я посмотрю? Теперь их не закрывают.
– Да, это верно. Осторожней, пожалуйста!
Она спустила чулок. Он тщательно осмотрел ногу.
– Ссадины есть. Пойду намочу платок.
Он отошел к чайному столу, вернулся с очень мокрым платком и осторожно приложил его к колену.
– Если надо, кричите, – предложил он.