Тело найдено первого декабря в парке на окраине города. Надеюсь, не ЦПКиО имени Горького? Раньше все парки отдыха именем Алексея Максимовича называли. Нет, Заречный парк. Заречный – значит река в городе когда-то была. Вероятно, в трубу забрали. Это нужно отметить. Ближайшая привязка – дом 31 по проспекту Свердлова. Привязка условная, просто дом этот наиболее близкий к месту обнаружения трупа (по навигатору, видимо, посмотрели), само здание находится на расстоянии более полутора километров. Покойный родом из Семипалатинска, Казахская ССР. Родился 30.11.1971. Сорок восемь лет было мужику. Почти как мне. Еврей, да, угадал. На учётах в диспансерах не состоял, к уголовной и административной ответственности не привлекался, образование высшее, закончил консерваторию в Перми. Второй раз Пермь мелькает. В первом случае – как место проживания ребёнка Емельяновой и её бывшего мужа. Это тоже отметим. Женат, двое детей, даже дед уже – молодец. Был молодец. Внук один. Если консерваторию закончил – значит, вероятно, работал по специальности? Так и есть – концертмейстер в музыкальной школе. Про родственников информация. Жена – Бишина Валентина Михайловна, ха, ещё одна Валентина, у моей, правда, отчество Александровна. Завуч в той же школе. Держала, должно быть, мужика в ежовых рукавицах. Завучи – они властные. Старше его на пять лет, как мило. Мода, что ли, сейчас идёт: мужики на бабах старше себя повально женятся? Как будто молодых вокруг нет. Мамочек всё себе ищут. А почему, впрочем, сейчас? Эти-то наверняка лет двадцать назад поженились. Если не больше, уже внук есть. Допрошена. Про смерть мужа ничего определённого сказать не может, никого не подозревает. Как он оказался в том парке тоже пояснить не может. Периодически там гулял. Живут не рядом, но недалеко. Музыкальная школа тоже от парка недалеко. В принципе, ничего невероятного. Конец осени – начало зимы, разноцветные листья или первый снег, парк. Мог забрести. Пройтись, голову проветрить после нерадивых учеников. И напоролся на… Не понял. Несчастный случай, что за ерунда…

Что из себя выводит – всё надо скорей, скорей. Сначала на работе что-то слышишь краем уха, в уме фиксируешь – так, тебя может коснуться – и дальше крутишься как белка в колесе. Потом труба-гроза: собирайся, лети. Вникнешь на месте. Докладные почитать времени нет, да и зачем: с тобой летит тот, кто их составлял, он расскажет. А где расскажет? В самолёте, где все уши будут греть? Или у меня дома, пока я сумку собираю? Или в такси до аэропорта? Да и я не хочу ничего знать с чужих слов. Нет ничего хуже, чем в испорченный телефон играть. Потому что каждый, кто пересказывает что-то, начинает это что-то интерпретировать по-своему. Получается как в анекдоте, где начали с Пушкина, а закончили Гоголем.

Итог: через два часа общаться с местными, а я не готов. Не впервой, но досадно. Ладно, едем дальше. Что там про несчастный случай? Где протокол осмотра места происшествия? Здесь он.

А-а-а, вот оно что. Вот почему не связали сразу вместе первое и второе убийство. Очень уж в удачном месте нашли тело. Для убийцы удачном. Даже слишком удачном. Нашли концертмейстера в яме, куда некогда свалили строительную арматуру. Фотографии к осмотру приложены хорошие – прямо на этих прутьях он и лежал. С проникающей раной в области шеи. Это потом уже патологоанатом предположил, что какие-то уж слишком ровные для металлического штыря края раны. Дело изначально рассматривалось как несчастный случай. Шёл, шёл, задумался, забрёл не туда, поскользнулся, упал. В шее штырь. Не очнулся. Гипс не понадобился.

Как и в случае с Емельяновой возникают те же вопросы. Сам он пошёл туда или его заманили? Или убили в другом месте, а тело принесли и оставили? Последний вариант отпадает – на почве около ямы нашли следы, совпадающие с отпечатками обуви, которая была на ногах покойного. Супруга обувь опознала.

Показания дочерей. Их допрашивали уже через два месяца, после третьего убийства. Ничего интересного. Никого не подозревают. Папа был занятой, много работал. С внуком помогал. Депрессию, странности поведения в период, предшествующий гибели, отрицают.

Претензий к местным операм и следователю комитета (Мельник его фамилия – с ним ещё придётся работать) никаких нет. Внуку, жаль, всего два года. Опросили бы и его – если бы умел говорить.

Причина смерти – рана в области шеи. Неглубокая – сантиметра три, но точно в сонной артерии. Наверняка быстро умер от потери крови. Края раны ровные. В принципе, если не сравнивать с раной Емельяновой – можно предположить, что напоролся на арматуру. Тело обнаружил собачник, выгуливавший утром первого декабря свою псину. Тоже мне собачник, сопляк семнадцатилетний. Допрошен аж дважды, кстати. Почитаем. Что он под протокол-то говорит? Шёл – шёл – дядю в яме нашёл, никого не видел – ничего не знаю. Хорошо хоть сообщил, не промолчал. А чем Бишин занимался в последний день жизни? Где допросы коллег? Их нет. Недоработка. В самом деле, зачем кого-то опрашивать, когда жена работает там же. Неувязочка. В допросе жены, а вернее вдовы ничего не сказано о планах мужа на вечер. Пометим в блокноте – надо опросить коллег. Забавно: благоверная покойного на вопрос следователя о возможной экономической подоплёке преступления честно сообщила, что все деньги муж отдавал ей, а уж она выдавала ему на карманные расходы. Квартира – на ней, дача на ней, участок тоже на ней. Мужик был гол как сокол. Как вор в законе – никакой собственности. Вряд ли скрывал неправедно нажитое. Просто «повезло» с супругой.

Обычно такие люди ведут двойную жизнь. Или обзаводятся каким-нибудь экзотическим хобби – как у Мороза с его кораблями и крысами. Как вернусь, надо будет в бухгалтерии тихонько поинтересоваться, что там мой непосредственный начальник задекларировал за прошлый год. Прицеп к машине или половину доли квартиры где-нибудь в Клину, и всё? Не исключено.

Фотографии покойного Бишина при жизни. Официальная – на паспорт, менял же недавно в сорок пять лет, в галстуке. Домашние фото. На даче. В окружении детей – наверное, в школе. На всех фотографиях в толстых очках на курносом носу. Зрение у покойного было неважнецкое. Вполне можно было предположить, что в сумерках не заметил яму с железяками и в неё свалился. На фотографиях места происшествия очки на носу у трупа были? Посмотрим. Найдены в той же яме, вероятно, свалились, пока летел вниз. Или были брошены туда. Лицо у убитого на сделанных при жизни снимках спокойное, довольное. Обычный человек. Черты крупные, глаза самую чуточку косят к носу. Ни шрамов, ни бородавок.

Следы борьбы на теле и одежде не обнаружены. Одет в стандартный костюм – в нём преподавал в тот день в школе. Ничего не прибавилось, ничего не убавилось. Кошелёк на месте. Солидное такое портмоне. А что внутри? Почитаем: скидочные карты продуктовых магазинов, триста рублей наличкой (вероятно, всё, что жена давала на сигареты), кредитная карта, записок каких-то – целая пачка. Надо будет их перебрать. Посмотреть внимательнее. Не исключено – найдётся ключ.

С отпечатками ног около места обнаружения тела – беда. Натоптали как стадо слонов. Ещё и дождь со снегом пошёл в тот вечер. Только следы покойного и удалось разобрать, да и то благодаря тому, что имелась обувь для сравнения. Остальное – мешанина. Здесь никаких зацепок не найти.

Мобильный телефон? Не пользовался – вот это да! Найти в наше время человека, который не носит с собой мобильный – это из ряда вон. Объяснял тем, что от телефона идут вредные волны, способствовавшие развитию онкологии. Ну что ж – отговорка вполне… А почему, собственно, отговорка? Просто не хотелось человеку пользоваться телефоном, и всё. Я его понимаю. Иногда поневоле подумаешь – лучше бы их вообще не изобретали.

Да, с Емельяновой данных намного больше. Здесь – практически ничего. Убийца мог появиться откуда угодно и уйти куда угодно, пути отхода – на все четыре стороны света. С одной стороны парк вообще примыкает к лесу. Камеры на ближайших домах просматривать сейчас дело гиблое. Да и много времени прошло. Но кое-что есть. Точнее, кое-чего нет.