Дом двухэтажный. На первом этаже комната с телевизором и кроватью, на которой они спят. Ещё есть кухня, а на кухне кроме плиты стоит большая сверкающая душевая кабина. Когда она останавливается перед ней, задрав голову вверх, кабина кажется ей космическим кораблём. И она мечтает (странные мечты для маленькой девочки, правда?) войти в неё и полететь в космос, к другим мирам. Она видела картинки в книге про космонавтов: звёзды, планеты. И смотрела мультфильм про Алису Селезнёву. Всё это ей очень нравится.

Ещё на первом этаже есть кладовка. Но кладовка, она – страшная; мимо полуоткрытой двери надо всегда пробегать быстро – вдруг оттуда высунутся и схватят. Кто именно «высунется и схватит» она представляет слабо. Чёрные руки или мохнатые щупальца. А вот кому они принадлежат, её воображение пока не может нарисовать. На следующий день рождения, через год, брат тайком от родителей покажет ей на ноутбуке сцену из «Властелина колец» – схватку Сэма с гигантской паучихой. Она будет визжать от страха, зажимая лицо ладонями и поглядывая на экран сквозь узкие щёлочки между пальцами. А потом ещё неделю не сможет нормально заснуть, с ужасом вспоминая омерзительные жвала и многочисленные глаза монстра. Тогда она поймёт, КТО мог высунуться из кладовки.

Второй этаж ей нравится намного больше. Всё помещение – это одна огромная комната, заваленная старыми игрушками, которые подарили ей добрые дяди и тёти. Ей невдомёк, почему мама так ругалась, принимая очередной пакет, и почему так часто говорила про помойку. Ей вообще невдомёк, почему мама так часто ругается. И кричит на папу. И папа кричит на маму. И говорит ей плохие слова. Однажды она повторила одно из услышанных ей слов в их же присутствии, и они начали вдвоём кричать уже на неё.

Они с братом иногда ссорятся из-за игрушек. Наверное, папа с мамой тоже ссорятся из-за них. Только игрушки у них взрослые. Наверное, они не могут их поделить.

И, наверное, поэтому она уже давно живёт с бабушкой, а маму со Славиком видит, только когда они приезжают к ней на выходных. Очень редко папа приезжает тоже. Своего старшего брата она обожает. Маме тоже рада всегда, хотя немного её боится. Папу она не любит и боится намного больше. Тем более что когда он приезжает, он почти всегда начинает придираться к бабушке. Та в ответ молчит и даже не смотрит в его сторону. «Всё в игрушки играют», – подтверждая её мысли, сказала бабушка однажды, глядя вслед отъезжающей от окна новенькой папиной машине, на которой родители с братом возвращались от них в город. «А какие у них игрушки, ба?» – спросила она тогда, глядя снизу вверх на выбившиеся из-под платка седые бабушкины волосы. «Дурные», – фыркнула та в ответ. «Поломанные?» – родилась догадка. «В голове у них поломано, – загадочно сказала бабушка, задёргивая штору. – Не стой босыми ногами на полу, сколько раз говорила. Не нравятся мне все игры эти, не доведут до добра».

А вот ей все игры и все игрушки нравятся, даже поломанные. Даже машинки без колёс. Не говоря уже о куклах, пусть даже без рук и без ног. От кукол она без ума. Но она же девочка, правда?

Ой! Она же забыла поздороваться! Знакомьтесь, её зовут Вика.

Можно Викуся.

Как же хорошо на улице! Снег блестит на солнце. Хочется гулять, но бабушка запретила. Испугалась, что Викуся вчера кашляла. А она не простыла, честно! Просто немного сопли текут. Ну и что? Она возьмёт с собой платок. И даже может выпить лекарство. Даже если оно будет горьким. Но сейчас почти нет горьких лекарств. Сиропы сладкие, леденцы тоже. В общем, она согласна выпить лекарство. Осталось только бабушку уговорить.

Она уже почти слезла с подоконника, где сидела до этого, и замерла, так и не спустив до конца вниз вторую ногу. По улице, которую отделял от их участка забор из сетки, проехала машина. Остановилась у соседнего дома. Из машины вышли трое. Их она раньше не видела. Один со светлыми волосами, на носу большие круглые очки. Он был немного похож на одну из её кукол, Кена, как называет куклу мама. Смешная всё-таки мама, никак не может запомнить, что это Крейг. А бабушка и вовсе ни одного кукольного имени запомнить не может, просто говорит, что они все страшные.

Страшные – это двое других дядь. У обоих пугающие лица. У того, кто сейчас стоит рядом с красивым, нос сплющен и лицо почти квадратное, жестокое. Второй, который вылез из машины последним и сейчас медленно шёл вдоль их забора, ещё хуже.

Но про того дядю, который ей понравился, даже бабушка бы не сказала, что он страшный, если бы он был куклой. И очки – это хорошо. Очки – значит умный.

Она слезла с подоконника и помчалась к дивану, на котором лежала бабушка. Около её руки валялся пульт от работающего телевизора. Бабушка спала.

– Ба!

Молчание. Только лёгкий храп из-под верхней губы. Глаза закрыты.

– Ба?

Никакой реакции.

Она уже почти дотронулась до распухшей руки с сеткой выступивших вен, чтобы разбудить, но в последнюю секунду передумала. Её могли и не отпустить. А посмотреть на живого Крейга, да ещё в очках, хотелось.

Она проскользнула в прихожую, где на высокой вешалке висела верхняя одежда. Её комбинезон с рисунками жёлтых котят, конечно, висел под бабушкиным пальто. Значит, придётся перевешивать пальто на другой крюк. Значит, нужен стул.