Раз. Два. Надо бы запить, да ладно. Проскочат.

Ну вот, приняли допинг.

Завтра, значит, поеду по местам, где работали эти бедолаги. Может, удастся что-то выяснить. И девочка. Не забыть про девочку.

Сильная штука. Мысли уже путаются. Может, не стоило пить? Нет, надо, надо. Лишь бы жена не узнала. Начнёт снова про пенсию. А что я буду делать на пенсии?

Девочка. Девочка и патологоанатом.

Как маленьким в Геленджике, когда нырял: зажмёшь нос, ложишься на спину и опускаешься на дно. Становится темнее. Темнее. Поверхность отдаляется, отдаляется…

… ляется …

… ться …

… ся …

11.

Положив подбородок на сплетённые пальцы кистей рук, а сами руки с локтями на стол, сгорбившись и вытянувшись на стуле, майор полиции Игорь Фёдорович Малыгин молча наблюдал, как приехавший из Москвы коллега со своим ботаном-помощником второй час пытаются уговорить тронутую мамашу и её дебиловатого муженька дать согласие на беседу с их дочерью с участием детского психолога.

Пока что было понятно – полный облом.

Папаша девочки, охреневший от первых крупных заработанных денег бизнесмен средней руки, Вандербильд недоделанный, гнул пальцы так, что хотелось встать и от души приложиться кулаком по наглой гладко выбритой роже, чтобы долетел вместе со стулом прямо до двери. А потом добавить ногой под дых, желательно в «солнышко», конечно. По крайней мере, заткнулся бы минут на пятнадцать. Пока не продышался. Глядишь, и мамаша вмиг стала бы сговорчивее.

Соблазнительная картинка, что и говорить. Увы, нельзя. За последние годы он привык давить в себе подобные порывы. Поэтому он ограничился тем, что выпрямился, закинул руки за голову и откинулся на спинку офисного кресла, мягко спружинившего под его тяжестью. Вандербильд недовольно покосился на него как на кучу свежего навоза, брезгливо поджал губы. Малыгин, нахально ухмыльнувшись, вытянул ноги так, чтобы они, выступая из-под стола, почти касались обутыми в служебные нечищеные ботинки стопами красных туфлей женщины. Та, в отличие от мужа, не обратила на это никакого внимания. Жаль.

Переливание из пустого в порожнее тем временем продолжалось. Хайдаров уже скис и заткнулся, кажется, не верил в возможность уговорить родителей дать возможность опросить девчонку. По лицу Хозина, непроницаемому и мрачному, нельзя было догадаться, о чём он думает. Крепок, крепок, думал Малыгин, разглядывая крупную лобастую голову москвича, почти сразу переходящую в покатые плечи, делавшими их обладателя похожим на бывшего борца. Крупные мясистые губы шевелились, выплёвывая наружу одну фразу за другой. Голос почти не изменился с начала беседы. Неудивительно, на одну его реплику родители отвечали десятью. Папаша уже охрип и, похоже, наконец-то сбавлял обороты. А жена – ничего, ещё держится. Вначале, правда, на пике возмущения вообще тараторила как пулемёт, сейчас тоже подуспокоилась.

Как любые нувориши, только что выбившиеся из грязи в князи, одеты оба были броско. У женщины на правой руке красовались две золотые гайки солидных размеров. Даже если золото самоварное, лениво размышлял, разглядывая их, Малыгин, на месте муженька я бы особо с ней не задирался – влепит плюху, и иди зубы вставляй. Другое дело, что я бы за такое сучке сразу челюсть сломал. На другой руке кольцо было одно, зато с бриллиантом. Компанию бриллианту составляла висевшая на запястье золотая цепь толщиной уже почти неприличной. Аналогичная цепь украшала шею мужа, под рубахой которого на груди высился небольшой бугорок – очевидно, нательный крест.

В памяти промелькнула картина, увиденная в Побегатиках, он вспомнил девочку, одетую в криво застёгнутый «комбез» и непомерно большие валенки (бабкины, должно быть, взяла), и саму старую женщину, её недоверчивый, враждебный взгляд. Удачно сплавили девчонку родители. А ведь ещё старший ребёнок есть. Хоть в школу ходит, не так ему погано…

– А я вам в сотый раз говорю: нет. Не видела Вика ничего, иначе бы нам рассказала. Не надо ребёнку про такое знать. Психику травмировать только.

– Про «такое» она и не узнает. Все вопросы будут составлены максимально обтекаемо. Жанна Васильевна является психологом высшей категории…

– Плевать я хотела на её категорию, я к своему ребёнку никого не пущу! Тем более ментов!

– Полицейских.

– Да какие вы полицейские, сколько вас не переименовывай, всё равно останетесь ментами! – истерично взвизгнула женщина. Её муж при этих словах беспокойно заёрзал, сообразив, что его благоверная такими темпами вполне может договориться до оскорбления полиции. Что уголовно наказуемо.

– Люда, – предостерегающе пробормотал он, потянувшись к жене. Та развернулась так резко, что он невольно отпрянул. На раскормленной ряхе явственно мелькнуло выражение испуга. Малыгин едва не засмеялся в голос.

– А ты вообще заткнись! Зассал, да? Сам их матом во все дыры кроет, а когда они вот перед тобой сидят – сразу язык в жопу засунул?! А вспомни, как ты орал, когда тебя прав лишить хотели! Забыл? А когда тачку эвакуировали?

Перед тем как ехать в помещение, которое свежеиспечённый новомагнинский Вандербильд, в миру Ясьянов Борис Владленович, по какому-то недоразумению именовал «центральным офисом» (истине это не противоречило, единственный – всегда центральный), Малыгин пробил нувориша по базам и нашёл целый букет числящихся за ним правонарушений, начиная от проблем с налоговой и заканчивая попаданиями в отделы полиции под наркотой и в нетрезвом виде. Не поленился поднять агентуру (к поставленным задачам он давно приучил себя относиться ответственно). Выяснилось, что Владленыч вообще весёлый мужик – кроме травки и быстрой езды не чурается и баб, заходит и в «Эртаж», и в «Нунеко». В последнем предпочитает общение с год назад появившейся в Новомагнинске первой африканской проституткой, широко известной в узких кругах под творческим псевдонимом Багира. Хотя бы не гомик – и то хорошо. Интересно, как отреагирует жена?