– Потому что она не моя.

Мой ответ задел его, но подтвердил подозрения. Он что-то промычал себе под нос, сурово посмотрел на контролера и окинул меня взглядом, скривившись в едкой улыбке. Он не был плохим стариком, но, должно быть, его приводило в ярость то, чтo люди творят, облачившись в не подобающую их положению одежду.

– Вы отрицаете, – сказал он, – что принесли сюда эту сумку?

– Нет, не отрицаю. Но это не моя сумка. Моя там.

Теперь настало время благословить предусмотрительность Чартерса, поскольку он передал мне кое-какую одежду. Я указал на сумку, которую принесла Эвелин.

– Действительно, я мог бы это предвидеть, – заявил пастор, покачав головой. – Есть ли какой-нибудь смысл в том, чтобы он и дальше притворялся? Я могу засвидетельствовать, что сумка, на которую он указывает, была принесена в купе этой молодой леди.

Глаза Эвелин сияли, она протянула руку и сняла сумку с полки.

– Откройте ее, – приветливо сказала она контролеру.

Тот, покопавшись в сумке, извлек из нее твидовый костюм – явно от Чартерса, – пижаму, бритву с прямым лезвием, кисточку и кусочек мыла для бритья. Осмотрев эти предметы, контролер окинул недовольным взглядом разъяренного священника. Затем он наконец произнес:

– Вы же не будете утверждать, что эти вещи принадлежат молодой леди, не так ли? Что касается меня, то я не стану вас осуждать, но, если вы хотите знать мое мнение, то, любезный, вы глупы как пробка.

– Псих ненормальный, – подтвердил Стоун. – Или пьяный.

– Да, – согласился контролер.

Он взял пиджак и, мрачно прищурившись, изучил бирку портного.

. – Послушайте, сэр, будьте добры, назовите свое имя.

– Мартин Чартерс, – сказал я, и Стоун закрыл глаза.

Контролер удовлетворенно кивнул и что-то проворчал. Затем он посмотрел на черную сумку на полке.

– Да. Эта?..

Эвелин театрально указала на моего противника и, взволнованная, вступила в битву.

– Это его, – заявила она. – Я видела, как он ее принес. Но я не думаю, что он на самом деле пьяный. Я думаю, что все это часть отвратительного хитроумного заговора, направленного на то, чтобы бросить подозрение на почтенного мистера Чартерса. Вот что я думаю! А что касается этих гадких намеков относительно моей добродетели… Он говорит, что я выходила из купе. Что ж, я выходила! Вы знаете почему?

– Да?

– Он делал мне непристойные предложения, – сказала Эвелин, и ее глаза наполнились слезами.

Пастор побагровел, как осенний дубовый лист.

– Это на самом деле невыносимо, – сказал он, прерывисто дыша. – По чистой беспримерной наглости это выходит за всякие рамки. Я буду рад подтвердить свое благочестие свидетельскими показаниями любого из тех, кто путешествовал со мной. Я, я… – Он был так взбешен, что не мог подобрать слов. – Я уже двадцать два года служу настоятелем церкви Святого Иосифа в Торонто…

– Если вы проверите его черную сумку, – сказала Эвелин, скрестив руки на груди и грозно кивая, – я готова поспорить, что вы найдете там поддельный паспорт, или маскировочный костюм, или что-то еще, и, возможно, билет на пароход в какую-нибудь глушь.

Контролер протянул руку и сдернул с полки черную сумку. И мы наконец выяснили, что на самом деле украл мистер Джозеф Серпос.

Сумка лежала в углублении сетки из ткани, плотно прижатая к перекладине, которая предотвращает выскальзывание багажа. Вполне возможно, что, когда вытаскивали сумку, ее нижняя часть с металлическими заклепками по краям зацепилась за перекладину. Я не уверен точно, как это произошло. Но когда контролер отскочил назад, дно сумки отлетело примерно на два дюйма, и в следующее мгновение все купе было засыпано денежными купюрами.

Такое количество денег я видел только в банке. Через приоткрытое окно купе дул сильный ветер, и часть банкнот кружилась у нас над головой. Это были пятифунтовые, десятифунтовые и даже пятидесятифунтовые банкноты, а также фунтовые банкноты и банкноты в десять шиллингов. Не раздумывая, мы инстинктивно бросились их поднимать, пока они не вылетели через окно или в проход. Но даже в этой неразберихе я не забыл о своем бедственном положении и сунул в карман пачку банкнот в десять шиллингов.

Наконец мы собрали все деньги. Контролер отступил назад, тяжело дыша, и недоброжелательно посмотрел на настоятеля церкви Святого Иосифа.

– Следите за негодяем, – коротко сказал он, – а я пойду за подмогой. Бристоль через пять минут.

Казалось, теперь мы летели еще быстрее, поезд раскачивался и быстро продвигался вперед. Побледнев, священник сел и пробормотал что-то невнятное. От возмущения он утратил дар слова. Я попытался заговорить с ним, пообещав ему, что все будет хорошо. Но он назвал меня вором и мошенником и пригрозил посвятить свою жизнь тому, чтобы посадить всех нас за решетку, после чего я умолк.

Контролер вернулся с двумя спутниками как раз в тот момент, когда мы въезжали на станцию Темпл-Мидс в Бристоле. В этот час на большой платформе, кроме носильщиков, было немного людей. Один из спутников контролера, мрачно осмотрев кучу денег, прижался лицом к окну и указал на коренастого мужчину в шляпе-котелке, который пронесся мимо нас к началу поезда.