“Ты знаешь, найдется, - в ее мыслях показалась тень удивления.
– Остались в багаже с довоенных времен. Вот только, - она лукаво улыбнулась, - что ты собираешься ему сковывать, мой юный падаван?”

– Ноги, - лаконично ответил Нил.
– Еще убредет куда. А чтобы не упрыгал, можно сделать одну штуку… - он отрешенно потеребил пояс своего халата.
– Неважно. Лучше скажи мне вот что: нам его меч зачем-нибудь нужен? От его зудения у меня скоро мигрень начнется. Два кайбер-кристалла, испоганенных ситхами, бр-р, - он передернулся всем телом, раздраженно кривясь.

“По нему никто не будет скучать, кроме самого забрака, - заверила юношу мириаланка.
– Хочешь выкинуть его в утилизатор?”

– Нет уж, - помотал головой Нил.
– Вдруг кайбер-кристаллы выдержат, и будут зудеть у меня над ухом всю ночь? Лучше покончу с ним радикально.

Осторожно встав на ноги, он проковылял к световому шесту, и снял с пояса свой меч. Темно-зеленый плазменный клинок вспыхнул с тихим гудением, и его острие неторопливо прошлось по длинной рукояти ситховского оружия. Серая пласталь корпуса мгновенно растеклась дымящейся лужицей, с тихим хлопком взорвалась батарея, и неслышно зазвенели лопнувшие фокусировочные кристаллы. Комната немедленно наполнилась вонью жженого пластика половиц, вздувшихся уродливым бугром. Отключив меч, Нил вдохнул этот смрад с таким наслаждением, будто дышал ароматом весенних цветов.

– Вот, даже воздух чище стал, - довольно прокомментировал он.
– А теперь, давай-ка уберем нашего незваного гостя с глаз долой. Думаю, в платяной шкаф он влезет.

Эпизод LXXI: Месть ситха

Пробуждение Саважа Опресса было наполнено болью. Глухой, тяжёлой болью в затылке - там, куда пришелся удар, лишивший его сознания. Острыми вспышками боли в ожоге на правом боку, разгоравшимися от каждого движения, каждого прикосновения кожи торса к доспеху. Предательской, выпивающей силы болью, еле ощутимой пережатым и онемевшим горлом. Но худшим из того, что мучило забрака, были не ощущения тела. Липкий, вязкий холод страха шевелился в его внутренностях. Горечь стыда наполняла его рот, заставляя зубы бессильно скрежетать. Одна-единственная мысль билась в разуме ситха барабанной дробью, гулкой и настырной - он проиграл. Он снова проиграл старому врагу, несмотря на новую силу и навыки. Он снова побежден, унижен, искалечен…

Последняя мысль полыхнула в разуме Саважа Опресса подобно взрыву, расплескивая стоялое болото уныния. Боль от ран, страх, и стыд больше не тянули из него силы, вгоняя в тупое, покорное равнодушие. Наоборот, каждый болезненный укол, идущий от ранений, каждое ледяное прикосновение страха, каждая жаркая вспышка стыда ощущались текущей по его венам рекой чистой силы. Забрак с шипением вдохнул воздух сквозь оскаленные зубы, чувствуя понемногу наполняющее его злорадное довольство. Ненавистный враг никак не мог знать, что никто больше не может разделить Саважа Опресса и его руки.

Снаружи платяного шкафа, ставшего желтокожему ситху временной тюрьмой, царствовали ночная тишина и неподвижность. Лунные блики пробивались сквозь приоткрытые жалюзи большого окна, бросая длинные полосы неярких отсветов на растрескавшийся пол, обломки мебели, и кровать, на которой спали двое. Луминара Ундули и ее падаван едва слышно посапывали в обнимку: две дозы обезболивающего и щедро усеивающие их тела бакта-пластыри убрали все неприятные последствия тяжелого боя. Два железных протеза рук, оканчивающиеся идеально ровными, закопченными срезами на плечах, лежали в углу номера тускло блестящей грудой мусора, полностью неподвижные. Но вдруг, в падающих на них скудных лучах луны мелькнул новый блик.

Сторонний наблюдатель мог бы принять этот едва заметный отсвет за нечто, пришедшее снаружи: тень от пролетающего спидера, мерцание голограммы, мигание неисправного уличного фонаря… Мог бы, пока тусклый свет не выхватил из ночного полумрака отчетливое движение. Пальцы протезов шевелились диковинными лапками металлических насекомых; плечи и предплечья подергивались, напоминая тела змей, бьющиеся в неловких судорогах.

Наконец, железные руки прекратили хаотично дергаться. Правая, лежащая сверху, опустила пальцы на пластик пола, и с едва слышным скрипом сжала их, волоча себя вперед. Как только она сдвинулась достаточно, чтобы освободить свою левую товарку, та поползла следом. Протезы пересекали комнату добрый десяток минут, но в конце концов приблизились к своей цели: высокому, чуть скругленному параллелепипеду вместительного платяного шкафа.

Остановившись почти вплотную к его двери, правая рука цепко ухватила левую за опаленное плазмой плечо, и поставила торчком, прислонив к шкафу. Та согнулась в локте, и в свою очередь вцепилась в плечо железной товарки. Неловко балансируя, обе конечности вытянулись вверх, и указательный палец правой руки зашарил по панели замка. Спустя несколько неуклюжих нажатий, дверь открылась.

Ни Луминара, ни ее падаван не услышали шипения сервомоторов и лязга упавших протезов - сон обоих джедаев был слишком крепок. Зато пленник шкафа обрадованно зашевелился. Его шевеления не остались безнаказанными: шоковые наручники на лодыжках немедленно отозвались колючими электрическими разрядами. Ко всему, пояс от банного халата, накрепко привязанный к их цепи одним концом, беспощадно сдавил шею Саважа Опресса другим, превращенным в скользящую петлю. Но ситх обратил мало внимания на эти мелкие неудобства. Повинуясь его мысленным командам, железные руки взялись за пояс-петлю, и одним дружным усилием разорвали его пополам. Следом, металлические пальцы со скрипом разогнули звенья дюраниевой цепи наручников.

Освобожденный, забрак склонился к замершим конечностям. Его зубы сжались до скрипа, а из глотки вырвалось задавленное сипение, когда закопченное железо протезов отрастило десятки острейших щупов, которые безжалостно впились в его плечи. Но эта боль, почти привычная, тоже придавала Саважу Опрессу сил. Сил, и радостного осознания того, что долгожданная месть близка. Из глотки забрака рвалось глухое рычание, а его глаза все сильнее светились желтым. Под конец воссоединения с конечностями, он с трудом сдерживал жажду крови.