...Проснулся я резко, вдруг. Чья-то ладонь шарила в недрах шкафа, подбираясь к нам, спрятанным под стопкой одежды. Пальцы сжались на целлофане упаковки и потянули. Уф! Это были её пальцы! О нас вспомнили!

Пакет, пока закрывали дверку, был небрежно зажат подмышкой, а потом нас и вовсе бросили... в кресло. Я и мои братья, распушая слежавшиеся ворсинки, торопились привести себя в порядок. А вдруг сейчас она взглянет на нас и, разочаровавшись, снова засунет в шкаф?

Ни за что! Мы уже так давно мечтали стать чем-то большим, нам пора было расти, развиваться! В конце концов, мои братья давно мечтали повидать мир!..

А я? А я мечтал свернуться у её ног калачиком и хотя-бы просто потереться о её щиколотки своим теплым боком…

Я тихонько высвободился из-под вороха братьев и взглянул на неё. Приложив к уху телефон, она ходила от окна к двери, и говорила:

– Да, да... Рисунок я давно выбрала. Размеры сняла с его любимого джемпера. Да, да... я понимаю, что времени мало. Нет, помощь не нужна. Я всё свяжу сама. Я успею за две недели его командировки. Ну и что, что он не любит сюрпризов? Свитер им не будет. Я уже купила понравившиеся ему часы, вот и надену их на рукав... Да, мама, этот связанный с любовью свитер станет упаковкой для понравившихся ему часов, - её голос, вдруг потерял привычную мягкость и зазвенел холодным звуком бьющегося стекла, - да, мам, я люблю его, а он позволяет мне любить себя. Мама!..

Телефон полетел в тоже кресло, где лежали мы, а она, заткнув уши ладонями, прошептала:

– Но я же люблю! Люблю! – и… засмеялась.

Спицы, зажатые в её пальцах, порхали, переплетая нити в сложный узор. Мы с братьями даже оробели, глядя, как она, связывая нас в единое целое, творит настоящее чудо. А потом, усталые, расслабленные пропаркой и утюжкой, мы, не узнавая себя, смотрелись в зеркало – нас превратили в прекрасный свитер!

Все петли были одинаковой высоты, швы – безупречны.

Братья удовлетворенно повздыхали и… благостно уснули. Один только я продолжал чувствовать, вобрав все нити в себя и став с ними единым целым.

Ах! Она прижала меня к себе и закружилась по комнате в танце… А потом достала красивую коробку и аккуратно уложила меня на хрустящую белую бумагу. Защелкнула на левом рукаве браслет холодных высокомерных часов, и я погрузился во тьму. Тьму ожидания.

«Ну, и тряпка», - бесцеремонно устраиваясь на мне, презрительно процедили часы, хрустя своими бездушными шестеренками…

Долго ждать не пришлось. Коробку вынули из шкафа и, плавно покачивая, понесли. Даже сквозь толстый картон я чувствовал, как дрожат её пальцы.

– С днем рождения, милый!

– О, спасибо! И что же ты приготовила мне, дорогая?

Крышка была отброшена в сторону, и...

– Они прекрасны! Это именно то, что я хотел!..

«Тряпка!» - надменно фыркнули мне часы, покидая свое уютное ложе. Браслет победно щелкнул на запястье мужчины, который, совершенно не обращая внимания на свитер, обнял её и коснулся губами волос:

– Спасибо, дорогая!

– Но, милый, а второй подарок? Ты разве его не посмотришь? Примерь! Я закончила его только сегодня. Я так волнуюсь…

– Конечно, - мужчина небрежно потянул меня за рукав, встряхнул и надел. Часы тут же вцепились в мои нити, вытягивая петли.

– Черт! Так и знал, что он будет цепляться за часы, - буркнул под нос мой новый хозяин, и я, немедленно втягивая в себя свои мягко пушившиеся ворсинки, в то же мгновение его возненавидел.

– Неплохо, неплохо... Но зачем же было, дорогая, тратить столько времени на вещь, которую можно просто купить в любом магазине? И, к тому же – он какой-то колючий…

– Ко-лю-чий?..

Мы не подружились. Большую часть времени я лежал, аккуратно сложенный на полке в ее шкафу. Очень редко хозяин надевал меня, но и этой малости мне вполне хватало, чтобы я с каждым днем ненавидел его все больше.

Я злюсь, когда он меня берет в руки, и тогда самые жесткие мои волоски топорщатся дыбом. Поэтому, чаще всего я бываю снятым и отброшенным в сторону, как только мой владелец оказывается вне дома: в бильярдной ли, на рыбалке, или в чужой квартире... Почему я так непреклонен? Да потому, что каждый раз рядом с ним оказывается чужая, остро пахнущая приторным мускусом женщина с яркими пухлыми губами. Её руки ложатся на хозяйские плечи, её губы прижимаются к его губам. И в этих движениях нет любви, только нетерпение и азарт гончей…

Я его ненавидел – ведь глаза той, что создала меня из своей любви, тускнели с каждым днем. Не знаю, кто из нас поставил финальную точку: я или те алые, блестящие помадой губы. Но я поневоле впитал в себя вульгарность той, чужой, и когда однажды меня убирали в шкаф, месяцы обмана явно проступили на моем вороте. Я упал. Упал на пол. Потом рядом со мной звякнул замками чемодан и в его открытое брюхо полетели рубашки, брюки, костюмы того, кого я ненавидел.

А она плакала, прижимая меня к себе.