– Молчит? – Скосил глаза гость. – И скажи, уважаемый, как я буду с ней говорить? Как мне ей объяснить, что мне от неё надо? Я хочу, чтобы девушка, на которой я завтра женюсь, любила меня вечно. Как мне это ей втолковать, уважаемый Хаста-бей? Как сказать Ниши, чтобы любви Айши на всю мою жизнь хватило?

– На всю жизнь твою? – Тихий голос прошелестел за спинами мужчин. – Можно и так.

Гость вздрогнул и обернулся. Старуха стояла у него за спиной и раскачивалась с пятки на носок и обратно, пристально глядя в глаза мужчины. Даже больше – её взгляд парализовал сидящего, он боролся, пытаясь отвести его, но невидимый поводок удерживал на месте. Ниши вдруг сорвала со своей шеи нить с единственной яркой бусиной и протянула гостю. – На, наденешь на шею женщине, и она будет любить… пока не истлеет нить, но до конца твоей жизни. А теперь уходи. Нет тебе дороги под этот кров.

Старуха качнула рукой, будто отгоняя муху, и отпустила нить с бусиной. Хаста-бей подхватил её налету, виртуозно завязывая узел на нити и опуская амулет в, невесть откуда взявшийся, бархатный мешочек и подавая с поклоном гостю.

– Двадцать золотых, как оговорено. Не обрезать и не развязывать. Длины нити хватит, чтобы надеть через голову. Снять будет невозможно. Прощайте уважаемый.

Лишь только когда перезвон дверных колокольчиков стих окончательно тот, кого назвали Хаста-бей, поднял глаза на стоящую неподвижно женскую фигуру. Очень медленно взгляд скользил снизу-вверх, отмечая про себя изменения и вдыхая горький запах предчувствия скорых перемен. Ему не нужно было оглядываться на вход в лавку – дверь была закрыта, но легкий ветер уже шевелил шелковые нити бахромы ковров, играя с пылью в воздухе, и обвивал тканью многочисленных юбок женские ноги.

– Ни…

– Тшшш… – прошипела в ответ женщина, которая стояла, закрыв глаза, и всё также раскачивалась с пятки на носок. – Ты слышишь?

Хаста-бей вдруг сделал шаг назад и упал на колени, склонив голову.

– Нет, скорее вижу знаки.

– Сходи на площадь и приведи мне дервиша. С ним говорили. Хочу знать, что было произнесено…

Слова еще звучали, а невысокий пухленький лавочник уже выбежал на улицу. На площади в ритуальном белом платье кружился тот, за кем он был послан. И к нему присоединялись один за другим такие же, одетые в ритуальное платье нищие. Сама начался. Суфии читали стихи. Звуки множества флейт и нервный ритм бубнов завораживали. Дервиши кружились, раскинув руки и склонив голову к правому плечу. Обрывки слов, читающих одновременно стихи суфий, долетали до бегущего Хаста-бея.

«Глазам была видна ты…

а я не знал…

таилась в сердце свято, а я не знал…

искал по всей вселенной твоих примет…

Вселенною была ты, а я не знал.»2

Вдруг, кто-то из танцующих вскрикнул и упал. Тут же раздался глухой звук лопнувшей кожи3, а следом один за другим, словно плоды с дерева под порывом ветра, стали падать монахи – отшельники, волею проведения, собранные в одном месте.

– Неужели? Неужели?.. Реальность рвется? Беда! О, Отец наш, как ты допустил это? Может показалось? – бормотал Хаста-бей, подбегая к застывшим в нелепых позах людям. – Пусть это будет глупое совпадение… Пусть я ослеп и оглох за века… Пусть лишился ума…пусть.

– Азамат4, подними меня. Мне нужно к Орхану5.

– О, ты удивишься, огда его увидишь, Ирэк6, – сказал Хаста-бей, ничуть не удавившийся тому, как его назвал дервиш. Имя было названо. Имя было принято. Имя открыло суть. И уже Азамат взвалил на плечо побратима, одного из девяносто девяти оков, становясь выше и шире в плечах. И пошел к лавке, оглядывая периметр площади и фиксируя детали взглядом опытного бойца.

Ирэк молчал и безжизненно свесившиеся руки, качались из стороны в сторону в такт шагам воина. Зажатый в кулаке бубен звенел колечками, сея уверенность – время пришло.

Ниши стояла на том же месте, раскинув руки и раскачиваясь, словно на ветру. Её тело, то пригибало этим невидимым потоком к самой земле, то резко распрямляло, то качало из стороны в сторону… Одно было неизменно: прижатые к полу, неподвижные ступни. Азамат снял свою ношу с плеча и положил у этих ног. Разжал пальцы дервиша, освобождая обруч бубна. Колечки звякнули и Ниши открыла глаза. Протянула руку и забрала бубен себе, разглядывая, оглаживая, пытаясь стянуть обрывки кожи.

– Хорошо выглядишь, Орхан. – Прозвучал голос с пола.

– Ты не лучше. Чем с тобой поделились?

– Знанием.

Она уже взошла и скоро явит лик

Прекрасный, как вода – он бледен, но велик.

Любовь её сильна и девственный разрыв

начала бытия вернет с улыбкой вмиг…

– И? Что ты понял? – Ниши наклонилась над лежащим у её ног мужчиной.

– Ты – что услышал? А? – дервиш перевернулся на спину и забросив руки под голову, уставился во все ещё женское лицо Орхана.

– Он уже пришёл.

– Кто он в этот раз? Свет или тьма?

– Не пойму. Я не могу понять кто Ахат7?

– Поэтому и не снял с себя Ниши?

– Да. Будем ждать.

– Да и Азамат не спешит расставаться с Хастой-беем.

– Да. Мы – оковы, но что мы должны сдержать? Кого мы должны сковать? Ахата? Или доверенный нам мир? И понадобятся ли нам остальные? Я. Не. Слышу.

– Не слышишь и не слышишь. Идите чай пить. Я свежий заварил. Время еще есть? Время еще есть. Чай будем пить. Да. Сладкое кушать. Ждать будем. И спокойно ждать. Не прислушиваясь. Не присматриваясь. Не занимаясь призывом. Успеешь услышать, дорогой. Успею увидеть. И ты, брат, успеешь призвать братьев, а они прийти. Пейте чай, братья. Радуйтесь тому, что ветер перемен подул и мы за одним столом. Радуйтесь, что скука будней закончилась. Радуйтесь переменам.