Эти характеристики личности были всегда, но теперь мы можем дать им специальное название.

Теперь у меня все больше подтверждений того, что ранняя диагностика и раннее вмешательство иногда снимают диагноз. Я лечил тринадцатилетнего ребенка с классическим синдромом Аспергера в течение двух лет, помогал ему разобраться с выстраиванием отношений с друзьями. После этого его родители ко мне не обращались. Но когда ему исполнилось 19, его мать попросила о встрече, поскольку у него возникла проблема. Он всегда хотел быть пожарным, у него было множество игрушек с пожарными машинами с самого детства. Он прошел курсы по оказанию первой помощи и твердо намерен был стать пожарным. При поступлении в пожарно-спасательный колледж его попросили быть честным до конца, и он, конечно же, указал в анкете, что у него синдром Аспергера. Ему немедленно отправили письменный ответ, в котором говорилось: «Как вы вообще могли подумать, что человек с синдромом Аспергера может быть пожарным?» По словам матери, сын понятия не имеет, как себя вести, и он очень подавлен.

Итак, ко мне в кабинет вошел 19-летний молодой человек, и, разговаривая с ним, я подумал, а где синдром Аспергера? Я не смог выявить признаков этого диагноза. Хорошо, я еще раз провел диагностическую оценку, в этом тесте нужно набрать 120 баллов или больше, чтобы вам с уверенностью можно было поставить диагноз «синдром Аспергера». А его результат был 72. Поэтому я написал заключение в академию, в котором пояснил: да, у этого молодого человека был синдром Аспергера, но теперь этот диагноз уже не имеет клинического значения в его повседневной жизни. И парень поступил. Я был очень рад. Однако позже я узнал от его матери, что ему не понравилось учиться там – и он отправился работать автомехаником и поступил на заочное отделение на факультет психологии. Что ж, он начал наблюдать и анализировать людей с трехлетнего возраста, это был его единственный способ справиться с ситуацией.

Клинический опыт длительных исследований показывает: около 15 % людей избавляются от расстройства аутистического спектра.

Следующая область – определенные языковые компоненты. Это прагматичное ведение беседы. Монолог, а не поиск собеседника. Своего рода прагматика искусства беседы. Это монолог, а не желание восстановления разговора. Кстати, интересный факт: в Австралии некоторые дети с синдромом Аспергера говорят с американским акцентом, потому что они изучают язык не с родителями или сверстниками, а по детским телепередачам и с Дорой-путешественницей [6] .

Такие дети могут быть очень педантичными, они тщательно описывают подробности и подмечают ошибки. Если вы допустили ошибку, они первыми укажут на нее, и вы должны быть благодарны им за это. Им хорошо дается математика, так как она изучает закономерности, а закономерности – это их конек. Моторная неуклюжесть может включать неловкость, необычную походку, почерк. В командных видах спорта таких людей выбирают последними, потому что у них плохо получается ловить мяч и так далее. Это означает, что чаще подростки с РАС предпочитают неактивные виды спорта, как правило, сидячий образ жизни, занятия в одиночестве. Почерк – ах… впустую потраченное время, навык девятнадцатого века. Просто научите их печатать и записывать голосовые сообщения.

Во время диагностики я использую различные картинки и спрашиваю, например: «Что ты видишь?» Ребенок с синдромом Аспергера, глядя на картинку, может сказать четко, что именно изображено, но конкретную историю он не «схватит». Будет методично описывать и, возможно, начнет подбирать варианты из своего опыта. И да, скорей всего, он обнаружит какие-либо несостыковки, которых так много в детских картинках. Помню, как один из таких детей первым делом спросил меня, почему у попугая нарисованы зубы, ведь ему достаточно клюва для поедания фруктов и орехов.

Переходим к сопутствующим чертам и особенностям. Я собираюсь подробнее рассказать об этом чуть дальше. В связи с тем, что людям с синдромом Аспергера свойственно много беспокоиться и у них высокий уровень тревожности, мы предлагаем им завести различные привычки и ритуалы, с целью уменьшить тревожность, а также предлагаем перейти на нестандартный профиль обучения, поскольку среди таких людей много гиперлексиков и дислексиков. Они рано учатся читать, чтобы больше узнать об интересующей их области – чаще математике. В математике они либо превосходят всех, либо безнадежны. Если они увлекаются рисованием, то рисуют в стиле фотографического реализма либо испытывают трудности в этой сфере.

При этом у меня в терапии был один ребенок, о котором его учитель сказал, что, мол, он милый и любит музыку, поэтому учитель пел ему, но мальчик постоянно его стукал, и учитель не мог понять, почему он так себя ведет? Он ведь хорошо к нему относился. Я ответил ему, что он (учитель) фальшивит во время пения, а ребенок замечает ошибки. Из таких людей получаются отличные дирижеры, способные выявлять ошибки, и отличные инженеры звукозаписи: ничего не ускользнет от их слуха.

И теперь я перехожу к тому, о чем в последнее время мы начинаем получать все больше информации, – диагностика у девочек и женщин. Это невидимый конец спектра, и они, как правило, остаются вне поля зрения диагностики, потому что девочки умнее и изобретательнее мальчиков в преодолении различий.

Итак, в поисках взаимности люди часто бывают навязчивы или, наоборот, подключают игнорирование. Девушки выбирают третий вариант действий, и он будет следующим: «Хорошо, я в этом не разбираюсь, но я понаблюдаю, посмотрю, кто такая эта популярная Вика. Что она носит? Розовый цвет. Я тоже надену розовый, и вот тут будет розовый, и здесь тоже будет розовый. Хм… говорит о Барби? Я куплю сто штук Барби. Как она разговаривает? Чем она занимается?»

И они наблюдают, анализируют и подражают. Это гораздо более разумный способ: я не общаюсь, но я собираюсь посмотреть, что происходит, и скопировать это. Наблюдение, анализ и имитация. Когда они занимаются такой имитацией, на короткое время они «излечиваются» от аутизма. Но в результате мы получаем поверхностную общительность и отсутствие истинной социальной идентичности. Настоящее «я» должно быть скрыто. «Я могу быть только той, кем хотят меня видеть люди. Они хотят, чтобы я была успешной? Но мне стыдно за настоящую меня».