Тяп-Ляп появилась потом. И у ее основания - стоял правильный парень, комсомольский активист, а не какой-то уголовник.

Его звали Рашид Замалиев. Он мог бы пройти по делу Тяп-ляп, но вовремя соскочил в армию. А потом остался на сверхсрочную. Тогда ведь как было. После получения повестки и до того как ты придешь (или друзья принесут тело) в городской сборный пункт - ты мог творить все что угодно. Ну кроме может быть убийства и антисоветчины. Была негласная договоренность между милицией и военкоматом - кто с повесткой тех не трогать. Иначе страдает отчетность и вообще - кто в армию тогда пойдет. Призывники это знали. Рашид перед тем как уйти в армию подкараулил школьного завуча, который ему жизни не давал и пробил ему молотком голову. А были такие кто, уходя в армию, насиловали давно нравящуюся девчонку, которая воротила нос.

Замалиев был автором. Одним из авторов. Это переводилось и как "авторитет" и как автор - то есть создатель, организатор. Группировки делились на "возраста" и в каждом возрасте был свой автор. Авторы отвечали за свой возраст.

Замалиев застал, наверное, самое начало второй волны - именно он бежал впереди толпы во время легендарной драки на озере Малый Кабан, проламывая головы торговой гирей на цепи. Но он соскочил в армию ровно до того, как милиция поняла, что группировки возрождаются, и взялась за них. И вот он возвращался в город - опытный сержант разведроты, с опытом резни "за речкой".

Он видел, что город ничуть не изменился - все те же старенькие троллейбусы и автобусы, многочисленные развалины в центре**. Пацаны в шапочках с козырьком - это свои. Свои и чужие. Замурзанный, в темной теплой одежде народ.

Спроси его, за что он служил - он бы не ответил. Отдавал долг Родине - самое верное определение. Но в это понятие вкладывалось несколько не то о чем говорили политруки в выспренных и не имевших ничего общего с действительностью речах. Он пошел в армию, и сам вызвался - в Афган. Просто доказать себе, что - мужик. В учебке в Термезе - он столкнулся с самой дикой дедовщиной, какая только есть в Советской армии - но наскоро сколотив банду, он проломил голову одному "старому" и сломал руку другому - и заставил себя уважать. В Афгане надо было делать то же что и на улице - только у врагов была борода - и он делал, и за ним шли. Потому что чувствовали его дух, и понимали что вот он то - выживет, а вместе с ним выживут и другие. Потому что он бьет и убивает не задумываясь об интернациональном долге и прочей хрени. А потом пришло время, и его демобилизовали и он вернулся в родной город - с пополненным опытом насилия, с несколькими десятками трупов "духов" за спиной и готовностью убивать дальше.

Дурак тот, кто говорил, что армия для советского пацана - школа жизни. Для него она стала школой смерти

Мать была дома, увидев вернувшегося сына, забилась у него на груди, рыдая, потом обмякла. Отца не было, отец умер. Как кстати у многих "авторов" в группировках. Это никто не изучал и вряд ли будет, разве что напишут доклад под грифом - но наиболее активные и жестокие кадры группировок происходили из неполных семей, с двумя и более детьми, где не было отца. В таких семьях старшие рано взрослели, отвечали за младших, учились отвечать жизни удар за удар...

Мать согрела суп. И раньше жизнь была не сахар, а сейчас еще хуже. Хорошо, дали приличную квартиру в новом доме - расплатились за гибель отца. Тот погиб на производстве.

– Ринат где?
– спросил он, фыркая от горячего супа

– Ходит где-то - недовольно отозвалась мать - но ты не думай. Он учится хорошо, в пионеры вступил, сейчас в комсомол его порекомендовали. Дальше учиться хочет?

– А жизнь как?

– Ох, сынок, жизнь как жизнь. Вроде продуктов стало больше, как Горбачев пришел, да не для нас все это.

– Почему не для нас?

– Цены, цены...

– Ты так девяносто и получаешь?

– Подняли. Теперь сто двадцать.

Рашид со стуком положил ложку

– Ключи от гаража дай. Не продали?

– Нет. Не ходил бы ты туда...

– Почему?

– На ночь то глядя. На улицах неспокойно, на днях учительницу ножом ударили. Да и... не ездил бы ты. А ну как что на дороге.

– Ничего, ма. Я осторожно.

Дорога к старому гаражному кооперативу шла через промоину, там была большая труба. Стратегическое место - зимой на трубе сидеть тепло, для того в некоторых местах и утеплитель ободрали - а если что, через трубу - и ноги. Там дальше детский садик - ищи ветра в поле.

Прямого подъезда не было, милиция если что могла подъехать только от гаражей, времени смотаться - вагон.

В гаражный кооператив он забрался как обычно, на крышу и потом - спрыгнув. Замок заслел - но он его сумел отогреть и провернуть. Включил освещение.

Старенькая отцова "копейка", красная. Пол крытый деревом, яма для осмотра. Как он радовался, когда подошла очередь на машину. Как обустраивал гараж - по-хозяйски, чтобы на старость и потом детям хватило...

Машину он заводить не стал. Посветил переноской, порылся в железяках, которые стаскивал заботливый отец. Нашел нужное - длинный штырь.

Насвистывая афганскую песенку, мелодию которой он услышал в одном из дуканов, он зажал штырь в тиски. Подобрал напильник.

Через час - он примерял к руке получившееся оружие - как бы заточенный колышек от палатки. Там, за речкой - во время зачисток они предпочитали именно это оружие. От стрельбы в дувале глохнешь, кроме того стрельба может привлечь внимание. Кого угодно - от душманов до... представителей военной прокуратуры.

Такие тоже были и действовали с неотвратимостью гильотины - если кого-то удавалось поймать. Но что удивительно - все, от командира полка и наверное дивизии, до простого рядового - если бы узнали о совершенном во время зачистки тяжком военном преступлении - промолчали бы. Скрыли бы.