Клаус Хайнц будто на языке ощущал растущую тяжесть. К ленсману накапливались вопросы.

Паренёк заговорил.

— Ута пришла ночью, когда начиналась гроза. Отец не спал. Все не спали на мызе, полуночничали. Видели и узнали её, когда Ингман впустил Уту во двор и отвёл к управляющему. Ута пробыла у него долго. Потом она вышла.

— Кто с ней ушёл? Управляющий Тронстейн?

Вало быстро замотал головой.

— Кто?

Парень не произнёс ни слова.

Клаус Хайнц нажимал, но сына плотника заклинило. Он был заметно испуган. Глаза бегали по комнате. Вало усиленно что-то соображал.

— Её увёл человек…

— Какой человек? Знаешь его? Знаешь!

Вало чуть не плакал — от страха разболтать и от невозможности промолчать, когда на тебя орёт сам городской нотариус.

— Кто?! — прикрикнул Хайнц.

Вало замер. Потом скосил глаза к месту Уве.

— Это был господин писарь, — еле слышно выдавил он.

Старший письмоводитель замер. Собрался с силами, чтобы не пролепетать, подобно сыну плотника, и ровным голосом спросил:

— Кто из них?

— Который здесь… — мотнул подбородком заробевший паренёк. — Стоял здесь.

— Уве?

— Уве.

— Уве?

— Уве.

— Наш Уве Андерссон? — переспросил Грюббе.

— Ты не ослышался, Калле, — признал Клаус Хайнц и, опершись на трость, приосанился.

После того, как он подал ему новость на блюде, было интересно, как юстиц-бургомистр станет её есть.

Новость была горячая, но обжечь их не могла.

— Ты уже отпустил Веролайнена?

— Тебя же нет нигде. Отправил восвояси, зачем его томить в неизвестности? Парню у нас страшно, пусть идёт домой. Всё равно никуда не денется. Об этом событии знают все подряд на Койвосаари и Бъеркенхольме, их можно расспросить в любой день.

Бургомистр юстиции засопел.

— Уве.

— Уве, — повторил Клаус Хайнц.

— Значит, Уве Андерссон. Как странно. Теперь об этом деле мы знаем существенно больше, но понимаем значительно меньше.

— Если она ушла с Уве, это не значит, что он убил её. Возможно, он отвёл йомфру Уту на перекрёсток и передал кому-то другому.

— Деньги, — напомнил юстиц-бургомистр. — У неё не забрали деньги. А их был целый кошель. Ты сам держал его в руках.

— Бродяга Фадей Мальцев мог спугнуть злоумышленников, — заметил старший письмоводитель.

— Да, мог. Брат герра Малисона, у которого ровно таким же образом зарезали семью и работника, а самого не убили.

— Но деньги забрали.

— Это Малисон так говорит, — сказал бургомистр юстиции. — Никто его денег не видел.

— Что ты хочешь сказать?

— Что его не зарезали. Приложили по голове, но он отлежался и теперь пребывает в добром здравии. Вместе с братом.

— Он не мог зарезать Грит, — кинулся защищать очевидную истину Клаус Хайнц. — Малисон в то время лежал без чувств под присмотром служанки и соседей. Бродяга находился в кроге, где его многие видели. Если они и братья, встреча их — случайность.

— Значит, был кто-то другой, — задумчиво сказал Грюббе. — Неизвестный нам подельник. Это если мы не считаем убийцей нашего Уве, — добавил он.

— А православный священник? — напомнил Хайнц.

— Не думаю, — юстиц-бургомистр медленно помотал головой. — Его не за что, да и убивали не так. Там совершенно иной человек орудовал. Пусть им занимается ленсман и церковный дознаватель, если соберётся посетить наши края. Как хорошо, что храм Спаса Преображения не относится к городу!

— Я бы поговорил с ленсманом об Уве, — напомнил Клаус Хайнц. — Почему он не рассказал нам сразу, что писарь был в Бъеркенхольм-хоф?

— Не лезь к нему, ты этого старого чёрта не разболтаешь. Сам им займусь. Ты займёшься тем, кого хорошо знаешь. Что ты можешь сказать об Уве?

Старший письмоводитель задумался над тем, как мало он знаком со своими подчинёнными.

— Что сказать? Мало что тут можно сказать. Он плоский, пресный, в отличие от Фредрика, неприметный и неинтересный. Жизнь Уве настолько скудна и понятна, что сказать о ней ничего содержательного нельзя.

— Так и прячутся, — со знанием жизни сказал Грюббе и Хайнц с полным согласием посмотрел ему в глаза. — Когда он появился в Ниене?

— Года полтора или два назад.

— А почему его взяли?

— Я не справлялся.

— Кто за него поручился перед магистратом?

— Разве ты не помнишь, Калле? — усмехнулся Клаус Хайнц.

— Нет.

— И я нет.

— Проверь по книге. И откуда он пришёл.

— Прямо сейчас, Калле.

— К Уве напрямую не лезь, — продолжил бургомистр юстиции. — Не спугни, знаю я таких. Поговори с хозяином, у которого твой писарь снимает угол. Выясни, был ли он в ту ночь дома. Он, верно, тогда и после уходил в ночи и приходил затемно.