— В Нюрнберге дознавателей учат устанавливать «крест преступления», обязательный для каждого убийства, — поделился он. — Части этого креста есть жертва, место, время преступления и орудие, которым оно было совершено, пусть даже это зубы или голые руки. Четыре элемента составляют крест. Их взаимодействие преосуществляет жизнь в смерть, а также оставляет следы воздействия каждого из элементов на три остальных. Это непременное условие. Даже если убийца знает о нём или догадывается, избежать их не получится. Он может попробовать замести следы, но внимательный дознаватель обнаружит, в свою очередь, следы заметания, которые могут рассказать ещё больше о преступнике. Когда мы устанавливаем весь «крест преступления», в середине обнаруживается преступник.

— Сам собой? — удивился бургомистр Пипер.

— Да, — с достоинством кивнул Грюббе. — Когда вы точно установите все члены креста, тогда и явится вам преступник. Важно обнаружить их полностью и отличить истинные от ложных. Место преступления открывает дознавателю следы рук, ног, лап или копыт. Часто на месте убийства бывают волки или собаки. Возникают отличные от прочих отпечатки колёс, подков или полозьев. Иногда остаются надписи на стенах, сделанные кровью или экскрементами. Обычно, это экскременты писателя, но бывает, что и его жертвы. Их тоже надо различить правильно.

— Как же вы их различаете?

— На вкус, — было не понять, всерьёз ли говорит юстиц-бургомистр, но Генрих Пипер ему поверил.

Карл-Фридер Грюббе мог.

— И всё же, — задумчиво сказал Генрих Пипер. — И всё же… Нельзя ли было с Уве побережнее?

— Сейчас зима, — каменное сердце бургомистра юстиции не ведало жалости. — С делами магистрата справился бы и один Хайнц. А ведь у нас есть ещё Фредрик.

— То есть вы намерены потратить весь запас писарей, всех трёх?

— Двух, если понадобится, — хладнокровно ответствовал Грюббе. — Я в них не уверен, они — городские. Но Клаус — мой, — это он выделил особенно.

Бургомистр Ниена глубоко затянулся. В трубке заалел табак. Кивнул и долго молчал.

— Уве поправится, — заверил юстиц-бургомистр. — Он прямо сейчас может переписывать бумаги и прибирать в ратуше, только стал немного молчалив. Однако ему следует отлежаться. Пусть его утешает преподобный Фаттабур.

— А теперь вы подозреваете?

— После того, как он полез в петлю, не у одного меня возникла уверенность, что Уве боится наказания. У него за душой наверняка что-то есть. Какая-то вторая жизнь, раскрывать которую категорически неприемлемо. Не сказать, что он особенно находчив в умении избежать этого.

— Вы поверили мальчишке-финну и усомнились в нашем Уве, — укорил его бургомистр Ниена.

— Нет, не поверил, но когда узнал о свидетельстве Вало, я что-то почуял. Подозрительный запашок. За ним что-то кроется. Сомнение дознавателя ничуть не менее важная вещь, чем улика, — поведал Грюббе, отпил вина, долго водил дном бокала по столешнице, вглядываясь в хрустальные стенки и отсверки свечи, а потом сказал: — Я стараюсь добросовестно выполнять служебные обязанности, в чём принёс клятву лучшим людям нашего города. Пусть год выдался кошмарным, но мы всё раскроем.

Подуло холодным ветром, пламя свечи пригнулось так, что едва не погасло.

Кто-то открыл входную дверь.

Сквозняк пропал.

Дверь закрылась.

По полу затопали, сбивая снег.

— Фредрик! — крикнул юстиц-бургомистр. — Проверь.

Писарь уже и сам торопился узнать, что за незваный гость пожаловал в ратушу и с какой целью. Он скатился по лестнице. Бургомистры прислушивались. Внизу звучали голоса. Вроде бы, два. Потом по лестнице застучали каблуки.

Поднимались двое.

— Герр Штумпф, — доложил Фредрик, отворив дверь.

Ленсман был в бесформенных зимних туфлях, кожаных гетрах, овчинном полушубке и заячьем треухе, покрытом снегом. Полушубок был подвязан кушаком. Поверх на перевязи болтался палаш.

— Давно не виделись, — вместо приветствия сказал ему юстиц-бургомистр.

В полутьме было видна белая от инея борода, усы и брови. Ленсман отдувался с мороза.

Бургомистр Ниена вежливо поздоровался, не снимая ног с крышки жаровенки. Он чувствовал, как по икрам в чулках задувает.

— Я принёс вам убийцу в мешке, — самодовольно заявил Игнац Штумпф.

У ленсмана не было мешка. Руки его вообще были пусты. Даже рукавицы — за поясом.

Бургомистры ждали.

— Если вы мне нальёте, я назову имя.

Ленсман кинул на скамью шапку и принялся расстёгивать полушубок.

— Ах, вымогатель, — с облегчением улыбнулся бургомистр Пипер.

— Фредрик, неси бокал! — гаркнул Карл-Фридер Грюббе.