Шрифт:
— А что говорит Хайнц?
— Не знаю. Боюсь у него спрашивать. Герр бургомистр Пипер вообще в мою сторону не смотрит, а герр юстиц-бургомистр глядит так, что я чувствую себя преступником.
— Может быть, зима, темнота? Они, немцы, к такому непривычные, — пустился утешать Малисон. — Я знаю, на таких тьма действует. Вот у нас в Архангельске ночь ещё длиннее, а летом солнце вовсе не закатывается. Дойдёт до окоёма и снова лезет в небо. Люди приезжие, особливо, англичане наш порядок не сдюживают. Многие в тоску впадают, мучаются дурными снами, и иные зимой бегут голыми на мороз. Морочит их тьма-то. Вот и у тебя в присутствии люди от темноты заморочились. Ты не бери в голову. Ночь скоро на убыль пойдёт — и тебя попустит, и начальство твоё станет к тебе ласковей.
— Ах, герр Малисон, — Уве был сокрушён. — Я вроде бы догадываюсь, что они заподозрили меня в убийстве вашей семьи…
Уве выложил ему как на духу о мутных пересудах, закрутившихся вокруг него, а Малисон слушал и смекал, могло ли это быть правдой. Мог ли писарь оказаться одержимым Дьяволом и творить зверства, не сохраняя никаких воспоминаний? Но должны ведь были остаться следы — руки в крови, грязь на одежде? Усталость после наполненной кровопролитным трудом ночи?
Или Уве оговорили?
Он отложил домыслы в голове на дальнюю полку, но не забыл о них.
— Вы вините меня, герр Малисон?
— Что ты, Уве, милостив Бог, — тихо воскликнул он и перекрестился.
Писарь жалко улыбнулся и стал собираться в ратушу.
— Тьма пройдёт, — заверил его на прощанье купец. — Жизнь наладится. Ей-богу, наладится. Скоро.
— Недолго осталось, — неожиданно твёрдо согласился Уве.
И вышел, только снег заскрипел по улице.
— Как торговля? — спросил Малисон, возвратившись в лавку.
— Идёт, — бодро поведал брат. — Ван Тиссен купил дюжину свечей. Гомбрихова жена взяла три мотка ниток, разных, и к рукавицам приценивалась, но оставила на потом. Ещё забегал дьяк немецкий, не знаю, как звать, пальцы сильно чернильные.
— А-а, Уве… — у Малисона на душе полегчало. Раз делами занялся, значит, помогла беседа. Утешил человека в горе его — всяк приятно.
— Не знаю. Он по-нашенски малость лопочет, но понимаешь его с пятого на десятое. Да и торопился куда-то.
— Что взял?
— Вервия три аршина, — доложил Фадей. — Пять альнов по-ихнему. Ходкий товар в Ниене — русское вервие!
Купец поворотился к двери, но на тёмной рыночной площади было пусто.
ВТОРАЯ ЖИЗНЬ УВЕ
— Герр Грюббе, зачем вы истребляете мою канцелярию?
Генрих Пипер сидел на обитом медными гвоздиками стуле с подкладкой из конского волоса под седалищем. Стул с кожаной обивкой принёс из его кабинета Фредрик и поставил напротив стола юстиц-бургомистра. Писаря отослали и велели закрыть дверь, но бургомистры всё же говорили негромко, чтобы Фредрик не подслушал.
На столе горела свеча. Сквозь щели в раме задувало. Пламя дрожало и посверкивало искрами в губернаторских хрустальных бокалах с отменным розовым рейнским вином, придавая собранию городской верхушки подобие жизни.
— Я веду расследование, герр Пипер, — спокойно и серьёзно ответил юстиц-бургомистр. — Мы тщательно собираем свидетельства, делаем на их основе предположения, проверяем их посредством сбора показаний. Занимаемся только мы с герром Хайнцем. Это должен делать фогт, но он бесполезен. От ленсмана тоже никаких новостей. Такое впечатление, будто нам одним это нужно. А ведь скоро приедет генерал-губернатор! Поэтому никто, кроме нас.
— Вы пристрастны.
Генрих Пипер вытащил из кармана камзола кисет, зачерпнул трубкой табак, приткнул большим пальцем. Вытянул трубку и затянул устье. Нагнулся во тьму, закряхтел, раскрыл под ногами жаровенку, нашарил горячий уголёк, достал, подул. Положил на табак, затянулся, пока не занялось, скинул уголь с чашечки в жаровню, закрыл крышку и поставил на неё ноги.
— Как продвигается расследование? — бургомистр Ниена крепко затянулся и с удовольствием окутался ароматным дымом. Он курил лучший английский табак из колоний Нового Света, который в эту зиму можно было купить у пронырливого купца Малисона.
Огонёк подсвечивал лицо Грюббе слева и чуть снизу, отчего оно казалось неоправданно суровым, тогда как юстиц-бургомистр пребывал в хорошем расположении духа.
— По всем правилам, чтобы на процессе можно было доказать виновность, как бы ни выкручивался подсудимый. Всё записываем. Это долго, но если надёжно сплести сеть, преступник из неё не вырвется.
Карл-Фридер Грюббе отпил вина и поставил бокал обратно, проверив, чтобы тот надёжно угнездился. Он всё проверял. Это вызывало неосознанное доверие к человеку, всеми своими поступками доказывающему, что несовершенный результат его работы не имеет права на существование.