Вместо этого, я себя проклял, тут же оказавшись во тьме, где не было ни верха, ни низа, ни чего-либо еще. Недолго, всего пару ударов сердца. Затем появился второй я. Мы стояли друг напротив друга, обнаженные, совершенно и во всем одинаковые. Более того, мы оба в равной степени были Акирой Кирью, тем, кого в прошлом звали Шебаддом Меритом, Узурпатором Эфира.

Говорить не было никакой необходимости, драка началась сразу же.

Проклятие Ф’Зали, Внутреннего Истинного Врага, было одной из первых вещей, вызвавших в своё время мою ненависть к другим магам. Хитрое, изощренное, но доступное даже самому слабому волшебнику, оно воздействовало на мозг своей цели, порождая искусственную шизофрению, равноценного двойника проклятого. Это «эхо» считало себя полностью полноценной личностью, тут же вступая в конфликт с настоящим владельцем тела. Отнюдь не смертоносное, совсем не предназначенное для немедленного уничтожения неприятеля, оно было совершенно неуязвимым к любым попыткам снятия, слишком уж глубоко и быстро проникало в чужое сознание. Пораженный им человек до самой смерти оставался обладателем двух личностей, что серьезно подрывало его мыслительные возможности. И истинное «я», и «эхо», они оба использовали одно и то же тело, один и тот же мозг.

Я его в свое время смог победить… но не сразу.

Теперь же мне нужно было с ним сражаться.

Подсознание нельзя обмануть. Если ты когда-то парой фраз уничтожал города, то даже сильнейший «надевший черное» на планете, даже способный изломать одним ударом твоё тело, всё равно не воспримется тобой противником. Он будет всего лишь человеком, слабым, ограниченным, глупым и короткоживущим. А это значило, что ни с кем и никогда я не смогу заставить себя выложиться на сто процентов, как выложилась Хиракава Асуми, сражаясь со мной. Никак, никогда и нигде.

Но вот если мне противостоять будет сам Узурпатор Эфира — это совершенно иная история.

Мы били друг друга, причиняя боль, отдающуюся эхом в обоих, били, не в силах повредить созданные сознанием тела, но это и не было смыслом для происходящего. Мне нужно было вывести себя на максимум ярости и самоотдачи, в чем боль от ударов была лишь хорошей помощницей. Не менее значимым было и лицо моего врага. Оно не должно было существовать.

Есть только я.

Ни уворотов, ни тактических ходов, ни финтов, ни попыток попасть по уязвимым местам противника. Чистое насилие против насилия, двойная боль от каждого удара, удвоенная ненависть и, наконец-то, впервые в жизни, полная самоотдача. Стянутый ранее самоконтролем, маховик моей души постепенно разгонялся, поддаваясь всё усиливающемуся и усиливающемуся волевому порыву, не сдерживаемому более ничем.

Маг, проклинающий себя, впадающий в ярость берсерка по своей собственной воле. Скажи мне кто-либо такой бред ранее, я бы, наверное, даже улыбнулся. Но если бы мне тогда, когда я был повелителем мира, кто-то сказал, что подобное упражнение может открыть источник энергии в собственной душе… пусть ничтожно слабый по сравнению со всеми ветрами и Бурями магии, потрясающими мой мир…

Я бы проклял себя, не сходя с места.

В какой-то момент «я-мы» начали кричать. Открыто, яростно, радостно. Чувствуя всем своим существом свободу, выплескивая себя наружу, на друг друга, в одном, совершенно одинаковом порыве!

Затем пришёл огонь.

Рисунок безумного боя изменился, огонь обжигал, удары стало нужно наносить сильнее и точнее, чтобы почувствовать боль сквозь пламя, раздуть его еще сильнее, до тех пор, пока оно не превратится в неугасимый источник. Ту же Асуми мне пришлось драконить всё сильнее и сильнее, чтобы она горела, но здесь и сейчас? Я не позволял пламени просто пропадать! Это было моё пламя, мой эфир, моя сила! И они подчинялись только мне!

Мы горим, сражаясь. Удары становятся совсем редкими, но сильными и точными. Тем не менее, боль от них не чувствуется, ярость переплавляется в пламя. Мы сами становимся пламенем, трансформируясь, меняя свою форму. Значит, пора прекращать. Пора заканчивать. Пора сделать шаг навстречу друг другу, шаг друг в друга. Слиться. Стать единым целым.

Секрет Ф’Зали прост. Никакого Внутреннего Истинного Врага не существует. Есть лишь ты. Проклятие всего лишь позволяет противоречиям погубить тебя быстрее.

В себя я прихожу, лежащим на койке. Потолки и окружение знакомые, это больница Огасавары. Возле кровати на стуле сидит огромный мускулистый японец, лениво читающий толстую тетрадь. Он смешно щурится, лампочки в палате отнюдь не мощные, но отчаянно скучающему чемпиону больше нечего делать. Моё шевеление сразу привлекает его внимание.

— Очнулся, — удовлетворенно говорит Годаэмон, вздымая себя на ноги, — Хорошо.

— Огаваза? — хриплю я, делая вид, что потерян во времени и пространстве.

— Мертв, — роняет богатырь, — А ты жив.

— Вот как.

— Да, — мне на грудь падает тетрадь, которую читал мой ученик, а затем сверху прилетает его ладонь так, что морщусь от боли в ребрах. Годаэмон мрачно ухмыляется, — Огаваза был очень жалким дураком, но сдох как мужик. Думали, что и тебя с собой забрал, но, видимо, ты сдохнешь чуть позже, на турнире. Зачем ты на него записался, сенсей?

— Чтобы меня не записали, — отвечаю полуправду, начиная вставать. Годаэмон, убравший руку, не мешает.

— Насыщенная у тебя жизнь, парень, — неожиданно тяжело вздыхает он, — Если потребуется помощь — найди меня на турнире. Многого не обещаю, но чем смогу помогу. Я буду среди судей. Это тебе за нашего Тоетоми.

— Спасибо, Годаэмон-сан, — вежливо киваю я, вспоминая Тоетоми Сатоши, человека, которому бросили вызов на бой до смерти. Моего ученика, друга Хигу Годаэмона. Он победил, потому что смог измениться.