Первым делом Глеб Александрович пробился со своими людьми к капитанскому мостику, — сердцу и центру управления любого корабля. Путь был усеян обугленными и изувеченными телами защитников «Александра Невского», павших с оружием в руках. «Балтийцы» Юзефовича, зная, что пощады не будет, дрались до последнего вздоха, до последнего патрона, обагряя родную палубу своей кровью. Но силы были слишком неравны.

В это время рядом с адмиралом Юзефовичем, который находился именно там, уже почти не оставалось его космоморяков, способных защитить своего командующего. Лишь горстка самых верных и бесстрашных бойцов сгрудилась подле смертельно раненого адмирала, готовая погибнуть вместе с ним. В полумраке мостика, освещаемого аварийными красными огнями, мерцали боевые доспехи, покрытые копотью, пробоинами от пуль и потеками крови.

Короткий бой, и Юзефович, раненый несколько раз, в пробитых боевых доспехах, шатаясь от бессилия и потери крови, встал в полный рост и вышел из-за укрытия. Шлем его был сбит, по бледному окровавленному лицу струился пот, но взгляд горел непреклонной решимостью и гордым вызовом. Даже на пороге смерти этот человек не утратил мужества и величия духа, готовый встретить свою судьбу лицом к лицу.

— Давай, граф, — воскликнул он, доставая и активируя свою плазменную саблю, — это наш с тобой поединок чести. Я вызываю тебя… Шереметев, ты слышишь меня?!

В искрящемся клинке, озарившем мостик призрачным голубым сиянием, сконцентрировалась вся ярость, боль и отчаяние умирающего адмирала. Это был последний, обреченный жест несгибаемой воли и чести, не желающей покоряться даже перед лицом неизбежного конца.

Раздался звук одинокого выстрела, и Карл Юзефович, срезанный им, упал на спину.

— Смерть в поединке чести слишком благородна для тебя, — усмехнулся Шереметев, подходя ближе и опуская оружие. — Я граф Российской Империи, которой мои предки служат уже почти тысячу лет, ты же — простой колонист, возомнивший себя кем-то большим, кем ты никогда не являлся…

В голосе аристократа звучало высокомерное презрение пополам со злорадным торжеством. Он упивался своей победой, наслаждался унижением и страданиями поверженного врага, упиваясь его бессилием. Тысячелетия, прожитые предками Шереметева в роскоши и власти, веками взращиваемое в их сердцах высокомерие к «низшим», презрение ко всему чуждому их кругу — все это сейчас говорило устами графа, взирающего на истекающего кровью Юзефовича, как на раздавленного ботинком таракана.

Поставив ногу на безжизненное тело Карла Юзефовича, он произнес, глядя в его стеклянные глаза:

— Вот видишь, Карлуша, как получается… Еще час назад ты грозился взять мой «вагенбург» за несколько часов, а теперь валяешься в виде безжизненной туши на холодном полу своего бывшего флагмана. Вот так всегда и заканчиваются амбиции тех возгордившихся и бросивших вызов системе…

Граф смотрел на мертвеца с брезгливым презрением, словно любуясь делом своих рук. Для него гибель Юзефовича была не просто победой в битве, но торжеством вековых устоев Империи, незыблемости кастового строя, превосходства аристократии над «безродными выскочками». Он стоял на мертвом теле, как на трофее, как на постаменте собственного триумфа, как на зримом доказательстве своей правоты и права сильного. Бледное окровавленное лицо адмирала с остекленевшими глазами казалось ему сейчас красноречивее любых слов…

…В это время корабли Балтийского флота, чьи капитаны и адмиралы были окончательно подавлены захватом своего флагмана и невозможностью его отбить, начали в беспорядке отступать из сектора сражения, уже не веря в победу, а главное — в смысл этого противостояния.

С огромным трудом, оставшимся в живых дивизионным адмиралам Юзефовича: Пегову и Зиминой удалось собрать остатки космофлота в единое целое и не допустить его полного разгрома. Израненные корабли с потрепанными, деморализованными экипажами сбивались в неровные ряды, пытаясь прикрыть друг друга и упорядочить отступление. Адмиралы из последних сил взывали к мужеству и чести своих подчиненных, убеждая не поддаваться панике, сохранять достоинство и веру в будущую победу…

Спустя некоторое время сражение затихло само собой, и два противоборствующих лагеря стали зализывать раны, собирая по сектору выживших в этой мясорубке своих товарищей с погибших кораблей. В холодном мерцании далеких звезд дрейфовали обломки десятков разрушенных и уничтоженных кораблей. Победители и побежденные, охваченные скорбью и усталостью, деловито сновали меж останков битвы, подбирая своих раненых и павших. Величественная тишина космоса, совсем недавно растревоженная грохотом титанической битвы, вновь воцарилась над облаком металлических фрагментов и остывающей плоти — безмолвным памятником кровавой драме, разыгравшейся здесь во имя чьих-то амбиций и представлений о справедливости…

Несмотря на то, что дивизии адмирала Юзефовича были оттеснены от «сферы» «вагенбурга», в их составе по-прежнему оставалось достаточное количество боеспособных вымпелов. Грозные линкоры и крейсеры сразу трех космофлотов: Балтийского, Тихоокеанского и если учитывать эскадру Хромцовой, то и Северного, ощетинившись жерлами орудий, медленно дрейфовали на орбите, готовые в любой миг возобновить смертельную схватку. Но адмиралы обеих сторон понимали, что сейчас необходимо собраться с силами и мыслями, прежде чем предпринимать дальнейшие шаги…