Нет, «черноморцев» конечно же нельзя было обвинить в трусости, тем более что совсем еще недавно они не раз доказывали свою стойкость и отвагу в бесчисленных сражениях с американцами, османами и поляками. В тех битвах они покрыли себя неувядаемой славой, их подвиги вошли в легенды и учебники по военному искусству. Закаленные в боях ветераны, они не ведали страха и не мыслили жизни без служения Отечеству. Их дух был крепок, как космическая сталь их кораблей.

Однако во-первых, сейчас перед ними находились такие же русские космоморяки, как и они сами, а во-вторых, за несколько месяцев, сначала в противостоянии с «янки» и их союзниками, а теперь еще в стычках разразившейся в Империи гражданской войны, команды кораблей дивизий Черноморского флота были сильно разбавлены новыми космоморяками и офицерами, и за всех их Хиляев, Красовский и остальные не могли ручаться. В горниле непрерывных сражений выковывалась новая военная элита, но были и те, кому еще только предстояло пройти боевое крещение. Да, они тоже приносили присягу и облачались в черные мундиры космофлота, но смогут ли они, не дрогнув, встретить шквальный огонь и ринуться в самое пекло, когда придет час? Это и предстояло проверить в том числе и сегодня.

Именно поэтому опытные и прошедшие не один десяток космических битв адмиралы–черноморцы собственными руками загнали своих людей в «крысиный угол», чтобы те дрались до последнего и сплачивались уже в бою. Они понимали — сейчас нет времени на долгие речи и воодушевление. Адмиральский расчет был точен и безжалостен. Действительно космоморяки-«черноморцы» сражались сейчас с удвоенной силой, не щадя ни себя, ни врага.

С другой стороны вице-адмирала Карпухин с удивлением для себя обнаружил, что до сих пор, несмотря на бесконечные навалы его кораблей на «каре», он не может разбить строй врага и посеять в его рядах панику… Его флот, превосходящий противника числом и огневой мощью, раз за разом откатывался, наталкиваясь на неодолимую стену кажущихся неуязвимыми кораблей «черноморцев».

Карпухин недоуменно хмурился, разглядывая через экраны тактические построения врага, ощетинившиеся стволами орудий.

— Откуда у них столько отваги?! — недоуменно спрашивал сам себя адмирал, нервно расхаживая по мостику флагмана. — Ладно у простых космоморяков, но там же есть Гуль…

Карпухин резко остановился, с горечью усмехнувшись своим мыслям. Тут надо уточнить, что Иван Карпухин, как один из в недавнем прошлом приближенных ко двору ныне покойного императора, не раз встречался и даже приятельствовал с Аркадием Эдуардовичем Гулем и прекрасно знал о слабостях последнего в качестве командующего дивизией и о том, что Гуль неоднократно праздновал труса в секторе сражения. Вице-адмирал лично был свидетелем тому, как Гуль бледнел и терялся в минуты опасности, как принимал опрометчивые решения. Тогда это сошло ему с рук…

…В это время «резервные» и сводные дивизии Карпухина сами уже существенно поредевшие, продолжали бесперспективные попытки вгрызться в оборонительную «сферу», но все они по-прежнему не приносили никакого результата. Раз за разом они бросались в атаку, и раз за разом откатывались назад, оставляя в космосе остовы своих погибших кораблей. Казалось, этому не будет конца — два несокрушимых монолита вцепились друг в друга мертвой хваткой, не желая уступать ни пяди пространства.

Карпухин, наблюдая за ходом сражения с мостика своего флагмана, чувствовал, как внутри закипает холодная ярость пополам с отчаянием. Его безупречный план разбивался о железную волю и мужество врага. Вице-адмирал ходил из угла в угол, то и дело сжимая кулаки, словно хотел раздавить эту неуступчивую «сферу» голыми руками. Мысли его лихорадочно метались, ища выход, просчитывая варианты. Должно же быть что-то, какая-то слабость, брешь в обороне противника! Но те стояли насмерть, и, казалось, само мироздание не в силах их сдвинуть.

Наконец, до Ивана Семеновича дошло, что у «черноморцев» просто нет другого выхода, как сражаться до конца… Эта мысль обрушилась на него, как ледяной душ, мгновенно остужая кипящие эмоции. Он замер посреди мостика, пораженный внезапным озарением. И тогда адмирал, хлопнув себя по лбу, отдал приказ одной из своих дивизий отойти от прежних занимаемых координат. Это был рискованный, отчаянный ход — ослабить давление, дать врагу передышку и шанс на спасение. Но только так можно разрушить их железную решимость, посеять зерно сомнения и страха. Если «черноморцы» дрогнут, если хоть на миг усомнятся в своей обреченной стойкости — их оборона рухнет, как карточный домик.

Атакующая сторона на время отступила от «каре» на безопасное расстояние якобы для перегруппировки и подготовке к новой волне атаки. В рядах космоморяков Карпухина воцарилось недоумение, граничащее с паникой. Отступать? Сейчас, когда враг уже на грани? Многие капитаны открыто роптали, считая приказ адмирала безумием и предательством. Но Иван Семенович был непреклонен. Он знал — это не бегство, а тонкий психологический расчет. Главное сейчас — посеять в стане врага семена раздора и неуверенности. А для этого нужно дать им надежду на спасение.

Одновременно с этим одна из «резервных» дивизий, выполняя приказ командующего, покинула свои позиции во внешнем периметре осады и отошла за строй соседнего подразделения. Образовался разрыв, брешь в кольце окружения. Это был приманка, наживка, на которую должен был клюнуть противник. И расчет Карпухина оправдался сполна… Дамир Хиляев в последний момент к своему ужасу осознал, что его хитроумный план был Карпухиным полностью разгадан, и теперь вице-адмирал уже ничего не мог с этим поделать…

По дивизиям атакующей стороны вновь была объявлена очередная атака. Сто семьдесят кораблей, снова выстроившись в «клинья», ринулись на врага, но теперь «черноморцы» вернее часть из них уже не так отчаянно дрались, как в предыдущие навалы. Стоило только напряжению возрасти, как одна из дивизий Черноморского флота, а именно, хорошо вам и мне знакомая — 27-я «линейная» начала покидать общий строй, бросаясь в образовавшееся «окно» и стараясь выйти на оперативный простор. Трусость и малодушие — вот что двигало ее командующим в этот миг. Страх смерти для Аркадия Эдуардовича Гуля как всегда оказался сильнее долга и присяги.