Я бросилась ему на шею. Он еще извиняется! Мелодия, написанная специально для тебя, любимым человеком, который по совместительству еще и талантливый музыкант, – разве может быть что-то круче? За то, что он такой – лучше всех других – мне достался, я не верила своему счастью.

– Космический…

Я уткнулась носом в его грудь. Его рука нежно гладила мои волосы. Люди, проходившие по дорожке, удивленно смотрели на двух подростков, которые нескромно обнимались среди бела дня, в парке, прямо у всех на виду.

***

По закону природы цветение продлилось недолго. Суровый резкий ветер, такой нередкий гость в мае, за считанные часы сбил весь цвет. Мы, обнявшись, сидели на лавочке в полюбившейся нам аллее возле педагогического колледжа. Асфальт под нашими ногами был покрыт снегом из белых опавших лепестков. Опыт прожитой потери никогда до конца меня не оставлял, даже в объятиях Дима. Порой, посреди блаженного умиротворения наших с ним встреч, на меня, как на беззащитные деревья в цвету, налетал суровый сатурнианский Ветер Прошлого. Настойчиво начинали пульсировать мои виски, и хмурились мои светлые брови.

«А что если жизнь сомнет меня, прямо посреди этой любви? Она ведь уже схватила меня на бегу за волосы – когда я была ребенком. Какие еще испытания она приготовила для меня?»

Не знаю, откуда взялось у меня это тревожное чувство: что все это закончится, что у меня неминуемо отнимут, отберут мое счастье… Это как в ясный, солнечный, безмятежный день предчувствовать бурю, признаков которой пока нет и в помине. Поразительно, но это предчувствие какой-то угрозы и скорой боли как раз и приходит обычно посреди солнечного безмятежного дня – вот такого, как этот. Да-да, именно такие дни оно и выбирает. И это ужасно. Не помню, когда все это началось. Наверно, со смерти отца.

Охваченная внезапным страхом за наше будущее, я подняла голову и спросила Дима:

– Дим, а что будет с нами? Что ждет нас впереди?

Он, не задумываясь, и без тени тревоги, ответил:

– А впереди… впереди нас ждет… ЛЕТО!!!

Дим вскочил и сделал стойку на руках. А потом … Он выпрямился и стоял передо мной: такой высокий, красивый, со светлыми взъерошенными волосами и мечтательными лучистыми глазами – как юный бог солнца. И моя тревога развеялась без следа. Сердце замерло от любви, восхищения и ожидания того светлого будущего, которое непременно ожидает нас двоих.

***

Мой дом стоял на самой окраине Города Высоких Деревьев. И прямо за ним – полянка, тянувшаяся до небольшого леска. А слева от леска начинались сельскохозяйственные угодья – желтые квадраты, засеянные пшеницей.

Стояла середина июля. Мои волосы понемногу отрастали, и к ним возвращался их прежний золотистый оттенок.

– Ты светлеешь, – говорил Дим, пропуская между пальцев пряди моих волос. – Ты знаешь, что ты солнечный свет? Как тот, что сейчас льется на нас сквозь стекло. Ты золото. Ты такого же цвета.

Мы, как обычно, устроились у окна, уютно развалившись в старом широком кресле и мечтательно глядя вдаль. Я склонила голову Диму на плечо, его пальцы нежно перебирали струны гитары. Я слышала его родной хрипловатый голос, который тихо, полушепотом, напевал над моим ухом строки старой песни*:

Don’t you cry tonight, I still love you baby,

Don’t you cry tonight.

Don’t you cry tonight, there’s a heaven above you baby,

And don’t you cry tonight.

И сейчас эта безмятежная картина словно стоит перед моими глазами: тихий летний вечер, я и Дим, его ласковое пение под легкое дребезжание струн, его нежный бархатный голос над моим ухом и эти поля, бескрайние поля, золотые поля, залитые закатным солнцем.

Словно предчувствуя, что случится дальше, я почему-то подумала тогда, посреди этой безмятежности:

«Запомни этот день. Навсегда сохрани его в своем сердце. Таких дней не будет много. Ты потом будешь собирать их по крупицам, как золотой песок».

* Guns N’ Roses, Don’t Cry

***

– Ребенок-котенок, а поехали кататься?

В тот день Дим приехал ко мне на стареньком мотоцикле, который он гордо назвал своим «байком».

– Где ты его взял?

– Купил у соседа, у которого он ржавел и пылился в гараже. Вложил в него все свои сбережения!

Довольный собой, Дим битый час с восторгом, взахлеб, рассказывал мне, как он чинил и «приводил в чувство» свой «байк», как он его «усовершенствовал». Точнее, «реанимировал».