Шрифт:
— Разве всех упомнишь, — безразлично отозвалась Варька…
— Вы постарайтесь, Варвара Гордеевна, вспомнить. По возможности. Сейчас я вас, больше не задерживаю. Пока поговорю с фельдфебелем, а через часик зайду к вам, заберу труп Хрулькова. Вы к этому времени постарайтесь припомнить. Ко мне пошлите фельдфебеля.
Кабатчица вышла во двор.
— Иди, говорить с тобой будет. Эх ты! А еще мужик! Егорьевский кавалер! В станичные атаманы метил.
— Умолкни, Варюха. Я сейчас могу свободно задрать зверя, — проскрежетал Алов, испуганно косясь на дверь.
— Гляди, чтоб заяц самого не задрал, — звонко рассмеялась Варька.
Алов робко привстал и замахал на нее руками.
Пересекая поросший молодыми березками пустырь, Варька неожиданно столкнулась с гармонистом.
— Здравствуйте, Варвара Гордеевна, — почтительно поздоровался тот, уступая ей дорогу.
Кабатчица зарделась.
— Здравствуй, Эдгар Константинович! И глаз не кажешь? Где запропастился? — с тоской спросила она.
— Работа, Варвара Гордеевна! Волка ноги кормят. У наших станичников инструментов раз-два и обчелся, а ваш трактир в эти дни был закрыт. Вот и пришлось податься на сторону.
Варька осуждающе закачала головой.
— Все гроши промышляешь, рубли под носом не видишь?
— Да ведь закрыто было, — ответил гармонист, словно не поняв намека. — Долго еще не будете открывать?
— Сегодня к вечеру открою. Была сейчас у начальника, который обучал станичников, китайцев резали когда.
— Жадов? — спросил гармонист.
— Вроде, так… Допытывается, кто был при драке в кабаке. А разве всех упомнишь?
Гармонист насторожился.
— И кого же вы назвали? Меня-то, наверное, не забыли? — заискивающе улыбнулся он.
— Никого пока. Обещал через час сам прийти, тогда и расскажу.
— Теперь начнется кутерьма. Будут таскать по начальникам. Придется, видно, податься куда-нибудь в другое место, — вздохнул гармонист.
— Чего ты испугался? Про тебя умолчу. Если что, — скажу — раньше ушел, — успокаивала его Варька.
— Премного благодарен вам, Варвара Гордеевна! — обрадованно поклонился Любимов.
— И-и, просветлел? Глаза-то озорные опять стали. А вот возьму и назову, ежели не поцелуешь… — кабатчица засмеялась, грудь ее поднялась высоко, дышала она учащенно. — Ну, что же, не насмелишься?
Варька придвинулась к гармонисту вплотную.
— Чего робеешь, несмышленный? — шептала она, а потом порывисто и крепко поцеловала гармониста.
И когда Варька отстранилась, гармонист подумал, вытирая носовым платком влажные от поцелуя губы: «Первый и омерзительный поцелуй».
Глава девятая
1
Каждый вечер начальник связи армии приносил генералу Савельеву сводку Информбюро и перехват переговоров японских радиостанций. Георгий Владимирович надолго углублялся в их содержание. В это время командарм неохотно принимал подчиненных, был краток и даже сух. Он не торопясь, словно за шахматной доской, отмечал флажками на карте оставленные города и надолго задумывался, стараясь предугадать очередной ход немцев.
Положение страны оставалось чрезвычайно трудным, критическим, до предела обостренным. Упорные сражения опрокидывали всякое представление о тактических нормах, оперативном искусстве, законах ведения войн. Сталкивались не корпуса, армии и даже фронты, а миллионные объединения войск, поглощая сотни тысяч человеческих жизней, миллионы тонн металла, вереницы эшелонов боеприпасов.
Гитлер бросил на советско-германский фронт все имевшиеся в его распоряжении резервы, стремясь удержать за собою стратегическую инициативу кампании. Еще к середине июля 1942 года его мощный танковый таран из трех танковых армий прорвал советскую оборону на юго-западе, рассчитывая захватить кавказскую нефть и отрезать с востока Москву. Тесня части Красной Армии, немцы заняли Донбасс, вышли на Кубань, с ожесточением рвались к Волге.
Савельев знал, что Государственный Комитет Обороны принимает срочные и решительные меры. В последнюю поездку в штаб фронта он слыхал от командующего, что все взятые с Дальнего Востока войска брошены на правый берег Волги.
— Остановить! — вслух выдохнул Георгий Владимирович. — Остановить, во что бы то ни стало. — Командарм долго вглядывался в синюю полоску Волги на карте, потом медленно придвинул запись переговоров радиостанций Квантунской армии. В отрывочных коротких фразах чувствовалось напряженное ожидание и торжество. Миллионная армия империи выжидала падения города на Волге, чтобы ударить в тыл Советского Союза. В штабе генерала Умедзу дежурят офицеры-направленцы с совершенно секретными пакетами особой важности (вскрыть немедленно, лично командиру соединения!), содержащими оперативный приказ о начале военных действий против России.
— Остановить! — снова повторил командарм.
В кабинет стремительно вошел Смолянинов. Член Военного Совета был чем-то раздражен.
— Вы чем-то, Виктор Борисович, расстроены, — заметил Савельев.
— Георгий Владимирович, только послушайте донесение порученца. Он сейчас у Мурманского, проверяет формируемый для фронта батальон. Личным составом батальон укомплектован полностью, но в него включены из хозподразделений ограничено годные к строю — восемь человек, старше сорока лет — двенадцать человек. При опросе семь человек заявили о болезни. У Мурманского такое не впервые: не то комдив, не то делец, ищущий свою выгоду…