— Зудилин еще грязнее меня. Это не по злобе, — поспешила заверить она. — В моей… глупости он может и не виноват.

Документы были оформлены на вторые сутки. Все это время Клавдия молча лежала на нарах: ей было тягостно.

Получив документы, она заторопилась в Сабурово.

— Прощайте… девушки! — тихо проговорила Клавдия.

В дверях она столкнулась с Зудилиным. Тот сначала отступил, потом, гадливо улыбнувшись, развязно проговорил: — Вот вам, Клава, деньги. На первых порах пригодятся.

Клавдия, взяв пачку пятерок, кинула их в лицо Зудилину.

— Подлец! — тихо бросила она.

Зудилин с удивленным испугом взглянул на бойцов. Встретив негодующие взгляды, съежился и, не оглядываясь, поспешил уйти.

На следующий день, при сдаче госпитального предписания в штаб дивизии, обнаружилось, что у Зудилина нет удостоверения личности и записной книжки со служебными записями. Бурлову он нехотя объяснил, что утерял их, очевидно, в Уссурийске, на вокзале, когда брал билет.

Суд над Зудилиным состоялся через неделю после отъезда Клавдии.

4

В конце сентября Федору Ильичу член Военного Совета предоставил отпуск на двадцать суток для поездки за дочерью. Рощин провожал его до станции.

— Избавишься от меня, загляни к Земцову и Калмыкову, — подсказал Бурлов.

— Прощальные политические указания, — неловко отшутился Рощин, чувствуя сделанное кстати замечание.

— Укрепляю авторитет командира, — в тон ему отозвался Федор Ильич.

После отхода поезда Рощин завернул в госпиталь. «Не душа, а памятная книжка, — с душевной теплотой думал он о Буркове. — Сам бы не сообразил».

Дежурная оказалась старой знакомой Рощина — у нее в палате он когда-то лежал. Сестра, сбегав к кому-то за разрешением и помогая Рощину надеть халат, попросила:

— Пожалуйста. Анатолий, поговорите с Калмыковым. У него что-то не ладится… Должен бы радоваться выздоровлению, а он все больше мрачнеет.

— У него мысли, сестренка, сейчас тяжелые, — задумчиво ответил Рощин. — Всю жизнь перебирает по дням. А Земцова, значит, повидать нельзя?

— Нельзя, Анатолий: состояние пока трудное. Калмыкова Рощин не узнал. Тот стоял у окна и при входе сестры и старшего лейтенанта даже не оглянулся. Он казался тонким, высохшим и оттого высоким.

Рощин поздоровался. Шофер вздрогнул и медленно повернулся, лицо его было бледным и испуганным.

— Вы к товарищу красноармейцу Земцову? — чужим голосом спросил Калмыков, снова отворачиваясь к окну.

— Больше к вам, Никифорович, Земцову сейчас, кроме врача, никто не нужен, — ответил Рощин. — Давайте, сядем!

— Думал, забыли все, — попытался улыбнуться Калмыков. — Только Кондрат Денисович написал. Вот Земцов… его, можно сказать, в бою ранили, а меня? — И, умоляюще взглянув на Рощина, почти шепотом спросил: — Не убили гада?

Рощин отрицательно покачал головой. Калмыков помрачнел и опустил голову.

— Его там убьют, Карп Никифорович, если еще жив.

Они проговорили часа полтора. Калмыков постепенно светлел.

А когда Рощин пообещал настоять, чтобы по выздоровлении Калмыкова направили обратно в батарею, он совсем ожил. Провожая Рощина, он уже смеялся.

— Значит, четверых задержали? Имели полное право, раз полезли на нашу землю… Какие там у нас еще новости? — засыпал он вопросами командира батареи.

— Особенных нет, — уклончиво ответил Рощин, не желая волновать Калмыкова сообщением о пропаже Варова.

— Вы неплохой доктор, товарищ старший лейтенант, — взглянув на Калмыкова, заметила сестра.

— Дальнейшее состояние больного зависит только от вас! — улыбнулся Рощин. — Нужно сделать так, чтобы Калмыков попал снова в свою часть. Если вы это обещаете, с больным будет все в порядке.

— Правда?

Правда, — серьезно ответил Калмыков.

— Хорошо, я это обещаю.

— Вот и все лекарство! — воскликнул Рощин.

Рощин возвращался в батарею в полдень. Еще издали он увидел Новожилова. Тот бежал навстречу, подавая рукой какие-то знаки.

Что случилось? — обеспокоился Рощин.