Шрифт:
Японцы накапливались в продольных лощинах, открывали огонь и выдвигались к долине. Здесь схватывались в рост и бросались к холмам. Налетали со вздувшимися жилами, обезумевшими лицами, разодранными яростью ртами. Назад не возвращались: бились до последнего. Цепи надвигались волнами, бесконечно, как морской прибой.
Подполковника Свирина Рощин нашел на командном пункте Первого батальона.
— Угловая!.. Угловая… Да что у вас там за рев? — до хрипоты кричал тот в телефонную трубку. — Ни в коем случае врукопашную не ходить!.. Бить огнем, патронов не жалеть!
Лицо подполковника было бело, рука, державшая трубку, прыгала. Сам он, казалось, вот-вот взревет и ринется на японцев.
— А-а, черт, прыгаешь! — выругался подполковник, бросая трубку. Заметив Рощина, изумленно поднял брови.
— Что? Жарко? — спросил Рощин.
— Что-то страшное!
— Юнкерский отряд полковника Кабаяси, — пояснил Рощин. — Или все лягут, или съедят твоих. Правильно, что запретил рукопашную. На каждом японце взрывной пояс.
— А я думаю, чего они лопаются, как тухлые яйца…
— Товарищ подполковник, я привел в ваше распоряжение полк «катюш», — доложил Рощин.
— Ух-х, молодцы! — воскликнул Свирин. — Командир полка где?
— На том берегу… Мы с ним установили сигналы и договорились о целеуказаниях. На моей карте цифры — нумерация квадратов. Куда нужно, туда и даст огонь. Можно передать, чтобы занимал ОП[41]?
— Передавай! А танков мне подкинул командарм, не встречал где по дороге?
— На подходе к переправе. Один батальон, среди них «амфибии»…
— Бей их! Кроши самураев! — вдруг ошалело выкрикнул Свирин.
Рощин удивленно, даже с опаской, взглянул на подполковника.
— Видишь вон тот дот?.. Засел в нем кто-то и крошит японцев со вчерашнего дня. Утром стали скрытно подбираться к первому батальону, он и чесанул их. Мои переполошились, в ружье и как раз ко времени. Я двумя пулеметами его прикрываю: крепко на него кабаясовцы идут… Хоть сам Хирохито засел там, все равно к Герою представлю!
— Ну-у! И самого Хирохито представите? — усомнился Рощин, рассматривая дот в бинокль. — Подобраться к нему нельзя. Только в лоб… Может, из ваших кто был там, да выбили?
— Мои назад не ушли бы, хоть убей! — возразил Свирин. Потом, пристально взглянув на Рощина, добавил: — Чуешь, майор, вот-вот японцы танки двинут, а у меня здесь! — подполковник сокрушенно махнул рукой. — Решил создать противотанковую группу и переправить ее хоть под водой… Адъютанта второго батальона на ту сторону с приказом послал — пропал. Заместителя по политической части своего полка послал… Тоже… Взводного не пошлешь. Группу нужно комплектовать с головой: батарею ПТО, самоходки, саперы… Комбата посылать — батальон оголять…
— Длинно рассказываете! — усмехнулся Рощин. — Предлагаете податься на ту сторону?
— Приказывать я тебе не могу, — неопределенно ответил Свирин.
— Попытаю счастья! — проговорил Рощин.
— Ну-у? Согласен? — не скрывая удивления, воскликнул подполковник. — Доберешься, дай с того берега две красные ракеты. «Амфибии» пусть немедленно переправляются в расположение Третьего батальона. Я поставлю на этой стороне дымовую завесу… Ну давай, давай! Начальник штаба еще не привык к моим приказам, так ты там будь потверже.
Начальник штаба дивизии оказался и в самом деле человеком неподатливым. Прослужив на своей должности в дивизии десять лет без выговора и похвалы, был вылощен, не в меру педантичен, приторно вежлив и до тошноты нуден.
Выставившись из окопа, он через «двойную оптику» — очки и бинокль — вглядывался в другой берег и с равнодушным видом бормотал под нос:
— Дивизия — не полк. Кроме личной удали, нужно иметь полководческие способности, опыт, знания. Зарвался, зарвался вьюнуш! — говорил он о Свирине.
Рощин появился в кургузом окопчике мокрый с ног до головы, с черной опалиной через весь лоб: и впрямь пуля пощадила его и на этот раз. Сдвинув с ящика сонно жевавшего галеты ординарца начальника штаба, майор торопливо достал из кармана завернутые в плотную ткань документы и принялся бережно раскладывать их на ящике.
— Позвольте, позвольте! — ужаснулся начальник штаба такому вторжению в его обитель… — Вы же демаскируете своими бумажками мой окоп.
— Это не бумажки, полковник, а партийный билет, офицерское удостоверение!