Генерал Сато сообщил Хасимото о предложении русских и свои соображения о «дипломатическом» замедлении продвижения советских войск.

— Ни в коем случае! — воскликнул Хасимото. — Заигрывания, хотя и мнимые, с русскими сейчас могут повредить всем планам империи. Уже через два-три часа о переговорах узнает столица, американцы. Их может это расстроить. Они могут простить все, но только не перемирие с русскими, в каких бы масштабах оно не выражалось. Американские войска находятся далеко от Китая, Кореи, Японии… Нет, нет! Это может вызвать нежелательные последствия не только для вас, но и для командования Квантунской армии.

Заключение Хасимото не на шутку обеспокоило генерала Сато. Он даже не представлял себе, к каким последствиям может привести его хитрая, дипломатическая игра в перемирие.

— Как же… оставить без внимания? — пробормотал он.

— Вы поручили это полковнику Кабаяси? — задумчиво спросил Хасимото. — Его изобретательный ум как-нибудь извернется. Это и будет должный Ответ русским и сигналом нашего контрудара.

Начался экстренный военный совет. Начальник штаба генерал Ковагоя сомневался в достоверности донесений командиров соединений и потому при докладе избегал встречаться со взглядом генерала Хасимото. Обстановка была не из радостных. Только что поступило донесение, что армия генерала Савельева вышла к реке. В трех местах ее войска овладели плацдармом на западном берегу Муданьцзяна. Попытки Сто двадцать шестой дивизии генерал-лейтенанта Камидзо сбросить русских в реку остались безуспешными. Хуже, за ночь плацдарм расширен в два раза. Если в ближайшее время положение не изменится, то…

В это время в кабинет командующего влетел адъютант генерала Сато. Он был бледен, взъерошен, без головного убора. Подбежав к генералу, он быстро зашептал что-то на ухо.

— Включите! — спокойно приказал Сато, вставая.

За ним быстро встали присутствующие. Адъютант включил армейскую радиостанцию.

«…Его величество так же готов дать от себя приказы воем военным, военно-морским и авиационным властям и всем находящимся в их подчинении вооруженным силам, где бы они ни находились, прекратить боевые действия и сдать оружие…»

Голос диктора заглушил гулкий выстрел, тяжелое падение тела, грохот опрокинутого стула.

Сато стоял неподвижно, глядя на радиостанцию. Он до некоторой степени был поражен шоком, в ушах звенели страшные слова: «Сдать оружие!.. Божественный микадо согласился повелеть сдать оружие!»

Командующий медленно повернулся к присутствующим. На валявшийся на полу труп начальника оперативного отдела он не обратил внимания. Лицо Сато было непроницаемо, голос резкий, повелительный:

— Садитесь, господа! Я имею сообщить вам совершенно секретные сведения главнокомандующего Квантунской армии генерала Ямада, — медленно и сухо сообщил он. — В Манилу приглашен начальником штаба союзных войск генералом Сатерлендом наш особоуполномоченный — генерал Касахара. — Командующий испытующе осмотрел присутствующих. — Не исключена вероятность резкого изменения наших действий на тихоокеанском театре и в Маньчжурии против России. Подобные выводы, — указал он на труп, — делать рано. Наши действия сейчас, для выигрыша времени, должны быть решительны и упорны. Квантунская армия решает судьбу империи. Главнокомандующий усиливает армию своим резервом. — Сато выдержал паузу. — Начальник штаба, доложите план операции, — заключил он, грузно опускаясь в кресло.

— Операция — «Стремительный натиск», — быстро заговорил генерал Ковагоя. — Сто тридцать пятая дивизия вместе с Первой бригадой истребителей наносит контрудар в направлении Линькоу. Сто двадцать шестая с отрядом полковника Кабаяси и усилением из резерва — на Мулин. Сто двадцать четвертая — в направлении Дунцзинчэн. Готовность — к рассвету 16 августа. В тыл противника забросить усиленные группы истребителей. Иметь в готовности десанты для высадки в тылу с началом операции. Штабом армии принимаются особые акции для ослабления сопротивления русских.

3

Подполковник Свирин стоял у амбразуры уцелевшего японского КП, в котором расположился его штаб, и время от времени заговаривал с полковником Ореховым. Комдив что-то быстро писал в порядком истертой толстой тетради.

— Как взгляну на реку, так и встает перед глазами эта кошмарная картина смерти, — после долгого молчания проговорил подполковник. — Ай-яй-яй!.. — Помолчав, заговорил снова: — Насмотрелся смертей… Видел бесстрашие, даже безумную храбрость… А это черт знает что!.. Вот наш Ковальчук вчера амбразуру дота собою блокировал — это понятно! А это — безумие! Стоять за мостом, чего-то ждать, потом: пошли умирать! И шли-то…

— Бойко? — не поднимая головы, спросил Орехов.

— А? — даже и не понял сразу его занятый своими мыслями Свирин. — Какой черт!.. Офицер, правда, лихо шел. А солдаты, как стадо овец. Некоторые на четвереньках ползли. Я уж думал, что сдаваться идут… Что они мост не могли заминировать? Ерунда! Дома успевают минировать, колодцы.

— Да-а, и не поймешь, — закрыв тетрадь, проговорил Орехов. — Без знания истории японского народа не поймешь! Их альтруизм фанатичен. У нас и то ходили: «Ура, за батюшку царя!» Хотя и убивали сами этих батюшек немало. А японская история не знает ни одного случая не только посягательства на августейших особ, но даже неповиновения. Японцы убеждены, что император ведет свое начало от неба, а престол учрежден во времена, когда небеса и земля отделились друг от друга. Тогда же богиня Аматерасу передала Амено Осимино Микото свое зеркало и приказала считать его воплощением душ императорских предков. В него «божественный» микадо все видит. Вольно или невольно обманул «божественную особу» — пори брюхо, в мыслях осквернился — пори брюхо, не выполнил волю императора — пори брюхо! У них, кто стремится к полному уничтожению собственной личности, тот — существо высшего разряда.

— Вот завтра и захватите с собой зеркальце на парламентарские переговоры, — пошутил Свирин. — Смотри, Таро[36], все вижу!

— И так не надуют.

— Не верю! Не верю японцам! Вспомните 1941-44 годы. И за ночь все равно еще один батальон на тот берег переброшу. Скажете: невыполнение приказа? У меня там батальон! Отдать на растерзание?

— Перебрасывай, перебрасывай! — рассмеялся Орехов. — Ты для этого о японцах разговор завел?

Из-за реки доносилась пулеметная стрельба. Свирин быстро взглянул в амбразуру.