— Прости, папа! Я же пошутила.

— И вообще, сорванец, что же мы теперь так и будем киснуть? — смягчился Георгий Владимирович. — Помнится, Джорж Эллиот высказал, что мы, смертные, испытываем немало разочарований, в промежутке между утренним и обеденным временем: удерживаемся от слез, бываем бледны, с дрожащими губами, но в ответ на сострадальные вопросы отвечаем: «Ничего». В этом нам помогает гордость, и она не дурного свойства, если служит для скрытия ран… Это неплохо! Выставленное напоказ собственное горе — эгоизм, дочь моя! Но это и не значит, что его нужно прятать! — поспешил добавить Георгий Владимирович;

«Она хорошенькая! — совершенно неожиданно вспомнила Зина Вареньку, прихорашиваясь перед зеркалом. — Как он с ней познакомился?.. Хотя, он живет у них!» И Зина почувствовала обиду на Рощина и какую-то неприязнь к Вареньке.

Рощина она увидела у подъезда. Опершись о крыло «доджа», он равнодушно смотрел на проходивший по противоположной улице народ. Анатолий даже не слышал, когда она приблизилась.

— Ты тоже едешь? — не зная и сама к чему, спросила Зина.

— Не тоже, а главным образом! — пошутил Рощин. — Удостоен лично командующим запечатлеть историческое событие: Краснознаменная Амурская флотилия в водах Сунгари и поверженный флот страны восходящего солнца!

— Лично командующий? — переспросила Зина, стараясь скрыть неловкость, но в душе она не чувствовала обиды на отца за эту его маленькую хитрость. Она знала, что для него значат ее переживания.

— Да, увековечить историю.

— Давай увековечим свою память? — предложила Зина.

— Уже исторический момент найден! — охотно согласился Рощин.

Они сфотографировались на фоне гостиницы «Нью-Харбин», около памятника «Павшим героям». Когда фотографировались у ограды расположенного здесь же у гостиницы собора, Рощин заметил появившуюся в дверях Вареньку. Она смотрела в их сторону.

Давай вот так! — предложила Зина, беря его под руку и поднимая к нему свое лицо.

Рощин почувствовал неловкость. Сразу же после этого он хотел подойти к Вареньке и предложить ей сфотографироваться, но ее уже не было.

— Ты на чем поедешь? — спросила Зина.

На «додже», — отозвался Рощин, глядя на опустевший подъезд.

— Поедем с нами? — предложила он. — Веселее будет.

— У меня служебная поездка, — неопределенно ответил Рощин. — Может, на марше придется фотографировать…

— Не хитри, Анатолий! — возразила Зина. — Поедем? Ну… для меня!

— Нет, Зина! — сейчас же отозвался Рощин. — Солдат бросать неудобно.

— А меня??

Рощин промолчал.

— А где Варенька? — поинтересовалась она.

— Варенька дежурит.

— Где?

— В ресторане.

— Она официантка? — удивилась Зина.

— Она из «Русских патриотов», — ответил Рощин, чувствуя, что их беседа уже его тяготит.

— А родители ее кто? — допрашивала Зина.

— Я не интересовался! — с досадой ответил Рощин.

— Юпитер, ты сердишься? — пошутила Зина. — Ты же у ее отца живешь.

— Это не отец, а крестный: отставной генерал от инфантерии.

— Ах, вот как! Тебе у них лучше, чем в гостинице? Рощин молча кивнул головой.

— Анатолий! — после большой паузы скучно заговорила Зина. — Четвертого будет бал. Пойдем вместе?

— Если не буду занят.

— Кем или чем?

— Службой конечно!

— Этого не может быть! Там будут вручать награды генералам и офицерам…

— Не знаю, Зина, не обещаю, — словно что-то недоговаривая, отозвался Рощин.

Зину его отказ обидел.

— Какой ты стал… жестокий, — чуть слышно проговорила она.

Рощин уловил в ее голосе что-то непонятное.

— Прости, Зина, — взяв за руку, проговорил он.

* * *

— Ваше высокоблагородие, портной соизволил принести мундир, — так встретила Натали подполковника Свирина, когда тот к вечеру появился в доме. — Вашего денщика не было, я велела оставить у себя.

— Наталья Эдуардовна! — взмолился Свирин. — От вашего «высокоблагородия» хоть в дивизии не появляйся.

— Сударь, я привыкну и буду говорить товарищ подполковник! — с лукавой улыбкой отозвалась Натали.

Подполковник поморщился, безнадежно махнул рукой и рассмеялся.

— Как в консервной банке сидели. Вам сколько лет, Наталья Эдуардовна.

— О-о, вы… — лукаво проговорила Натали. — Женщину об этом неприлично спрашивать!

— Я не к тому! — возразил Свирин. — У нас ваши сверстницы и понятия не имеют о разных «благородиях».

— Они родились от товарища, воспитывались среди товарищей… А мы… в пансионе… Вы не изменили своего решения взять меня на бал? — кокетливо спросила Натали.