Ленинград, конечно, был неповторим, но время и нечто другое - видимо, размах безликого индустриального строительства - наложили на него свой отпечаток. Это мог заметить лишь тот, кто прожил в нем много лет, а затем после длительного отсутствия вновь вернулся. Коренные жители Ленинграда, по-видимому, не замечали этого, как не замечают наступившей старости супруги, живущие неразлучно.

Круг знакомых Галины Викторовны с годами сузился, а вечеринки стали редкими и не столь шумными. Ели и пили меньше, а музыка звучала тише и была старомодной. Куда-то исчезли подававшие надежды, но так и не оправдавшие их "таланты" и "гении". И беседы велись в основном не о будущем, а о прошлом. О том, что жили раньше интереснее и снабжение было несравненно лучше.

Галина Викторовна стала больше говорить не об искусстве, а о своих болезнях. Приезды Пескишева делали эту тему ведущей. Говорили о гипертонии, об инфаркте миокарда, об остеохондрозе. Федора Николаевича засыпали вопросами: как же, специалист! И хотя такие разговоры давно набили ему оскомину, он терпеливо отвечал на вопросы и давал советы.

Прежние знакомые жены стали казаться Пескишеву еще более скучными. К тому же он не сомневался в том, что их интерес к нему и его работе не выходит, так сказать, за профессиональные рамки. Ни душевной привязанности, ни заинтересованного внимания, ни стремления понять... И хотя это были культурные и образованные люди, однако непрочность прошлых связей, полное отсутствие общих интересов разобщили Пескишева с ними. Они были не нужны друг другу, как обитатели разных миров, живущие каждый своей жизнью.

В клинике, где много лет работал Пескишев, мало что изменилось. Не идеализируя прошлое, он вдруг все увидел совсем в ином свете. Кабинет покойного шефа, который когда-то для него был святыней, показался удивительно непривлекательным. Кафельный пол, покрытый потертым ковром, старомодная мебель, полотняные шторы, на которых лет двадцать назад какая-то больная вышила фазанов, покрашенные масляной краской стены и высоченный потолок произвели на Федора Николаевича тягостное впечатление. Но новый заведующий кафедрой, приветливо встретивший его, ничего этого не замечал. Он гордился тем, что сидит за столом, за которым некогда сидел знаменитый ученый.

Хотя Пескишев был воспитанником этого ученого и хорошо знал его, он не относился к тем, кто стремится после смерти учителя все сохранить в первозданном виде: ведь клиника не мемориальный музей и нуждается в постоянном обновлении. Даже некоторые традиции, он был убежден, не столько полезны, сколько вредны как для настоящего, так и для будущего.

Нет, Пескишеву определенно больше нравилось в Энске. Конечно, различных институтов в нем несравненно меньше, чем в Ленинграде, научное общение в какой-то степени ограничено. Нет таких прекрасных лабораторий, библиотек. Но жизнь вдали от крупных центров имеет и свои преимущества. Профессора здесь у всех на виду, их знают, им предоставляются различные льготы. Вроде бы ничего особенного, а приятно. Например, разве в Ленинграде ему дали бы такую большую квартиру? Долгонько пришлось бы ждать...

Приближались праздники. Галина Викторовна позвонила, сказала, что приедет. Желая приятно удивить ее, Пескишев отремонтировал квартиру, купил два красивых ковра, новую мебель. В доме, как говорится, было все. Недоставало только хозяйки.

Галина Викторовна прилетела накануне праздника. Пескишев не сразу узнал свою жену, которая впервые предстала перед ним в джинсах. Этого он никак не ожидал. Невысокого роста, полноватая, семенящая маленькими ножками, она вызывала улыбку. Джинсы ее уродовали, но, видимо, ей об этом никто не говорил, иначе она не стала бы так слепо следовать моде, особенно в ее-то годы.

Федор Николаевич и Галина Викторовна искренне обрадовались друг другу. Взяв у жены сумку, он повел ее к остановке такси. Спустя полчаса они уже были дома.

Старания Пескишева создать домашний уют были оценены только отчасти. Галина Викторовна не обратила никакого внимания ни на югославскую гостиную, ни на финский кабинет. Федор Николаевич объяснил это радостью встречи. Однако вскоре выяснилось, что она предпочитает современной мебели антикварную.

– Зачем ты все это купил? - удивленно спросила она. - Ведь дома у нас все есть. Впрочем, такую мебель всегда можно будет продать.

– Вот тебе и раз! А я-то старался... Для тебя, между прочим.

– Ну, хорошо, хорошо, - успокоила Галина Викторовна Пескишева, поняв несвоевременность своих замечаний. - Я высоко ценю твое внимание.

Стол, за который они сели, был накрыт по-праздничному. Удобно устроившись в мягком кресле и выпив шампанского, Галина Викторовна рассказала Федору Николаевичу, что ее отец совсем плох. Одной ей трудно управляться с ним и поддерживать порядок в квартире. Хорошо, что последнее время у нее почти постоянно живет Люся, которая очень ей помогает.

– Кстати, - заметила она, - Люся передает тебе большой привет и горит желанием тебя видеть. - Галина Викторовна лукаво посмотрела на своего мужа и улыбнулась.

Галина Викторовна давно дружила с Люсей. Пескишеву правилась эта белокурая, сдержанная и всегда опрятно одетая женщина. Она была лет на десять моложе его жены. Еще когда он жил в Ленинграде, его отношения с Люсей были близкими. Судя по всему, Галина Викторовна об этом знала, но не придавала этому особого значения.

– Люся сейчас свободна и охотно приехала бы к тебе в Энск в гости, улыбнулась Галина Викторовна. - Если ты не возражаешь, я тебе ее пришлю.