– Почему нарушил? Просто не имел возможности выполнить все формальности из-за исключительности создавшегося положения.

– Нас интересует сам факт нарушения, а не его трактовка, - насупился Колюжный. - Отчего? Почему? Уточнение этих вопросов не входит в круг наших задач.

– Федор Николаевич, - сказала Пылевская, - я отлично понимаю вас и готова оправдать ваши действия, но мне непонятно, почему вы не позвонили главному врачу и не получили его согласия? Ведь что нужно было? Чтобы комиссия в составе трех человек приняла решение о допустимости и целесообразности применения реализованной вами процедуры.

– Благодарю вас, Зоя Даниловна, за готовность оправдать мои действия, но какие могли быть тогда звонки главному врачу? Ведь было уже около трех часов ночи, а у больной отсутствовали признаки жизни. О какой комиссии могла идти речь? Для реализации этого положения, как вы изволили выразиться, потребовалось бы столько времени, что его с лихвой хватило бы не только для захоронения покойницы, но и для поминок.

– Не надо усложнять. Совсем не было необходимости создавать комиссию и ждать ее решения в тот момент. Достаточно было договориться с главным врачом, получить его принципиальное согласие, а все оформить можно было назавтра. Это, несомненно, предупредило бы всякие нарекания в ваш адрес. Все-таки следует быть более дальновидным. Вы меня простите, но я говорю это вам, руководствуясь самыми лучшими побуждениями.

– Вы меня удивляете, Зоя Даниловна. Откуда этот махровый бюрократизм? О чем вы думаете: о больной или о бумаге?

– И о том, и о другом.

– Значит, я задним числом должен был оформить создание несуществующей комиссии? - горько усмехнулся Пескишев. - Но ведь это, простите, вздор. Сроду я не занимался очковтирательством. Неужели вы думаете, что начну заниматься этим теперь? Я, уважаемая Зоя Даниловна, как и всякий нормальный врач, думал о больной, а не о себе и о возможных неприятностях.

"Лукавишь, Федор, - подумал он, вспомнив гневные глаза молодого хирурга. - Думал ты и о возможных неприятностях, думал... Просто с этой стороны ты их не ожидал, вот в чем дело..."

– Между прочим, товарищ Пылевская права, - сказал Цибулько. - Вы действительно подчас к оформлению документов относитесь недостаточно серьезно.

– Что вы имеете в виду?

– Да хотя бы ваше заключение по поводу больного шизофренией.

– Я от него не отказываюсь и продолжаю придерживаться своего мнения.

– Тем хуже для вас, - встал из-за стола Цибулько. - Товарищи, давайте закругляться. Факт нарушения профессором Пескишевым положения Минздрава, запрещающего эксперименты на людях, не вызывает никакого сомнения. Сам Федор Николаевич не отрицает этого, поэтому нет никакого смысла уточнять детали, не имеющие прямого отношения к делу.

– А мне можно? - обратился к Цибулько аспирант Борис Зверев, исполнявший обязанности секретаря комиссии. Он тщательно записывал все, что говорили присутствующие.

– Что еще? - удивленно посмотрел на него Цибулько.

– Сердечная-то деятельность все-таки восстановилась.

– Что же из этого следует? К чему это привело? К появлению жалобы на Федора Николаевича?

– Нет, я не это имел в виду. Сказанное вами огорчительно. Это своего рода издержки. Замечательно то, что Федор Николаевич подметил новый, ранее никому не известный факт восстановления сердечной деятельности в случае, где ничто уже не помогает, - пояснил Зверев.

– Слушай, Борис, - нахмурился Цибулько. - Во-первых, пора научиться яснее излагать свои мысли. Во-вторых, твое дело слушать и записывать, что говорят члены комиссии, а не мешать ее работе. Что касается восторгов, то я предоставлю тебе возможность излить их после заседания.

Борис смутился и замолчал. Цибулько объявил об окончании работы.

Подчеркнуто вежливо раскланявшись с членами комиссии и пожелав им доброго здоровья, Пескишев вышел из кабинета.

– Трудный человек, - заключил Цибулько. - И как только вы с ним работаете, Зоя Даниловна?

– Ничего, уживаемся. - Пылевской явно не хотелось таскать для Цибулько из огня каштаны; в связи с предстоящим уходом Бобарыкина на пенсию ей вовсе не улыбалось портить отношения с Пескишевым. Ей было ясно, что Цибулько сводит с Федором Николаевичем какие-то счеты. В другое время она охотно поддержала бы его, но только не сейчас. - Кстати, он не такой плохой человек, как это иногда кажется. Гадостей не делает. До сих пор у нас с ним особых проблем не было, хотя люди мы совершенно разные. Конечно, его поведение временами удивляет и даже огорчает, но нужно ему отдать должное: смел, напорист, принципиален...

– Типичный эпилептоид, - перебил Цибулько. - К тому же склонен к переоценке собственных достоинств.

Декан согласился с Цибулько.

– Ведет себя, как мальчишка. Так на выговор и напрашивается!

– А за что выговор? - удивился Борис. - За открытие? То, что он сделал, - это ведь, в сущности, открытие...

– Слушай, Борис, вот уйдут наши гости, я с тобой поговорю, а пока помолчи. Что с тобой сегодня? Какая муха тебя укусила? Пора уже соображать, что и когда следует говорить.