Шрифт:
– Я извиняюсь, товарищ… запамятовал, как тебя зовут?
– Мустафаев, – напомнил, улыбаясь еще шире, человек. – Я из управления кинофикации по Ленинграду.
– Вспомнил! Вспомнил тебя, товарищ Мустафаев! – обрадовался Бернес. – Дай сюда! – Он принял от Мустафаева корзину и распорядился: – столы сдвигай!
– Нам к маме надо! – умоляюще напомнила Галя.
– Марк, нам к теще, – развел руками Ковров.
– А где мама? – расстроился Бернес.
– Здесь, на гастролях, в Александринском, – пояснила Галя.
– Я-то думал! – махнул рукой Бернес. – К маме успеем! Дорогу перейти! Никита, за рояль! Товарищ официант, всем артишоков!
Богословский сел за инструмент, сыграл вступление, и всенародный любимец Марк Бернес, разливая по бокалам вино, запел:
– В далекий край товарищ улетает.Родные песни вслед за ним летят…Кровать была размером с аэродром. К тому же с балдахином, стоявшим на четырех витых венецианских столбах красного дерева. Ковров присел на краешек и признался жене:
– Сам не ожидал. Я сказал, чтобы дали люкс, но я не знал, что у них такой люкс. – Жених казался растерянным.
– К маме не пошли, – огорченная Галина села рядом.
– Завтра пойдем, – пообещал Ковров. – Кто же знал, что здесь Марк окажется!
Они сидели молча.
– Какой замечательный человек – Марк! – вдруг с воодушевлением сказал Анатолий.
– Да, – согласилась Галя, – кажется неплохим.
– Нет! Ты не права! – Ковров встал и в возбуждении зашагал вокруг кровати. – Отличный человек! И актер какой!
– Какой? – снисходительно спросила Галина.
– Не такой, как все! – убежденно ответил Анатолий.
– Толя, – позвала его Галина.
– Что? – остановился Ковров.
– Не такой, как все, – это ты. – Она подошла и стала расстегивать пуговицы на его кителе. – Я не за Бернеса замуж вышла… за тебя!
Теперь они лежали рядом, глядя прямо над собою на веером расходящиеся складки шелкового балдахинового купола.
– У тебя в первый раз? – повернулась к мужу Галина.
– Почему в первый? – обиделся Ковров. – Вовсе не первый. Я просто говорить не хотел. Хвастаться неудобно… – он помолчал, взял с тумбочки папиросу и добавил: – перед женой.
– У тебя в первый раз, – с нежностью гладя его лицо, повторила Галина.
– Да говорю же тебе, не в первый! – пытался защищаться Анатолий. – И даже не во второй и не в третий! Я просто говорить про это не люблю.
– В первый! – убежденно повторила Галина. – Ты врать не умеешь.
– Как я люблю тебя! – почти шепотом сказал Ковров.
– И я тебя, – призналась Галина.
Он натянул на них шелковое узорчатое покрывало…
– Над Москвой весенний ветер веет,С каждым днем все радостнее жить! –начал он петь так же шепотом, как и говорил слова о любви.
– И никто на свете не умеетЛучше нас смеяться и любить, –так же тихо подхватила Галя.
И уже вместе в один голос они запели, сбросив с себя шелковые одеяла и обнявшись:
– Широка страна моя роднаяМного в ней лесов, полей и рек!Я другой такой страны не знаю,Где так вольно дышит человек!В дверь постучали. Потом еще раз.
– Кто там? – недовольно крикнул Ковров.
– Товарищ Ковров, выйдите, пожалуйста. Вам срочный пакет, – послышался из-за дверей приглушенный голос.
– Не ходи! – вскрикнула Галина.
– Что ты? – улыбнулся, целуя ее, Анатолий. – Это пакет. Получу пакет, и все!
В коридоре, кроме перепуганной коридорной, Коврова дожидался сурового вида военный. Он отдал честь и протянул Коврову небольшой, казенной бумаги пакет с сургучной печатью. Ковров вскрыл пакет и, вынув из него машинописный листок, пробежал глазами его содержание.
– Что случилось? – спросил он у военного. – Почему к коменданту?
– Не могу знать! – ответил лейтенант.
– Слушай, друг… – наклонился к нему Ковров. – А нельзя до утра подождать? Тут такое дело… – он оглянулся на дверь люкса. – Я женился вчера. У меня там невеста… жена уже, – и он, привыкший распоряжаться, извинительно улыбнулся.
– Приказано доставить немедленно, – ответил лейтенант. – Машина ждет внизу.
– Полковник Ковров прибыл согласно предписанию в ваше распоряжение, – мрачно доложил Анатолий военному коменданту города.