Не то что мы…

– Образцы на анализ. – Хавьер первым взял себя в руки. Но по тому, как сверкали его глаза и ходили под кожей желваки, было понятно, что он далеко не так спокоен, как пытался показать. – Всем группам, прием. Цель обнаружена. Повторяю, цель обнаружена. Сворачиваем операцию.

– Эй, что это значит? – возмутился подошедший Хьюго. – Договор был такой: находим эту шиссову лабораторию, забираем все, что плохо лежит, а потом взрываем остальное к шиссовой матери.

Манн почти рычал от злости, но то, как старательно он отводил взгляд от разломанной капсулы, явно давало понять, что истинная причина его ярости вовсе не Кессель. Честно сказать, я его понимала. Открывшуюся нам чудовищную правду было непросто… принять.

– Отставить, – качнул головой Хавьер. – Это нужно показать всем – всему Литианскому сектору. Запустить судебных экспертов, позволить им провести необходимые процедуры и привлечь «Ли Тек» к ответу.

– Они же изрежут малыша в лоскутки! – Хьюго, еле заметно вздрогнув, указал на тело маленького шейдера, которого держал в объятиях бледный и встрепанный Анхель. – Распилят на тысячу мелких кусочков в попытке убедиться, что вытекающая из него зараза токсична для живых шейдеров. Тебе не кажется, что он не заслужил такого – не после всего, что с ним делали.

– Единственный способ сделать так, чтобы подобного больше не повторилось, – с нажимом произнес Кессель, – привлечь внимание к происходящему. Заставить мир открыть глаза. Так, и только так, мы сможем гарантировать, что ни один шейдер больше не окажется в экспериментальной капсуле.

Замысловато выругавшись, Хьюго отступил. Два «Кулака», державшиеся позади предводителя, оттащили заготовленный ящик со взрывчаткой дальше от капсул.

Хавьер активировал внешний коммуникатор.

– Никс, ты на связи? Сможешь принять пакет данных с портативных анализаторов? Нужно, чтобы вы переслали их независимым экспертам, не связанным с «Ли Тек». Пусть срочно летят сюда и фиксируют все, что осталось от лаборатории.

Ответом был шум помех. А потом – далекий прерывистый голос, с трудом перекрикивавший шипение и треск.

– Хави… связь… не могу… спутник будет над вами… три минуты…

– Трех минут нет, – отрезал Кессель, четко артикулируя слова. – Попробуем сейчас, и еще раз, когда появится спутник. Отчитайся о получении.

Молчание.

– Никс… – Треск, треск. – Вызывай третью группу. Пусть забирают нас у входа через пятнадцать минут. Никс, повторяю, подрыв отменен. Нельзя уничтожать улики. Немедленно высылай третью группу. Как слышишь?

Ничего.

– Мы слишком глубоко под землей, – буркнул Хьюго. – Скалы глушат сигнал.

– Возьми с собой половину бойцов и ящики с образцами. Поднимайтесь к поверхности и попытайтесь выйти на связь оттуда. Приказ ты слышал.

– Будет сделано, – хмуро откликнулся манн.

– И забирайте взрывчатку, – бросил вдогонку Хавьер. – Случайные взрывы нам не нужны.

– Хорошо. Ждем вас в ангаре.

Я нутром чуяла – будь у шейдеров такая возможность, ушли бы практически все: слишком тяжело было оставаться в лаборатории, насквозь пропахшей ядом, разложением и смертью. Слишком тяжело было смотреть годами замалчиваемой литианской правде в ее уродливое лицо. Но приказ Хавьера требовал исполнения, и ослушаться никто не решился.

Манны потерянно переходили от одного полупустого стола к другому, перебирая сломанные инфочипы, возвращая на место сброшенное и сломанное оборудование. К капсулам старались не подходить. На общей частоте воцарилось подавленное молчание, разбавляемое лишь треском помех.

С мертвым шейдером остались только Анхель с Ракель. Оба не принимали участия в сборах, сидя бок о бок у разбитой капсулы. Младший Кессель бережно придерживал хрупкое маленькое тельце, пока его подруга, не прикасаясь к бледно-серой коже ребенка, аккуратно вынимала катетеры и иглы с помощью манипуляторов экзоперчатки. Вещества, убивавшего шейда, мутной лужей разлившегося среди осколков, они не боялись – бывшая барменша «Логова», несмотря на отсутствие шейда, была осторожна, а Анхель… Младший Кессель, очевидно, плевать хотел на собственную безопасность, больше заботясь о маленьком теле на руках.

Видеть это было больно и горько.

Я смотрела на Анхеля и Ракель, а представляла своего отца, потерявшего ребенка из-за литианского экспериментального блокиратора. Когда-то и Андрес Диаз, верно, вот так же сидел, скорбно сгорбившись над больничной койкой мертвого сына, – еще до переезда в трущобы, до основания «Механического солнца», до предательства… Гладил – в точности как младший Кессель – спутанные темные волосы, еще влажные от жидкости капсулы, и не мог понять, как такое вообще было возможно. Это просто не укладывалось в его голове.

Как и в моей.

Работать год за годом, равнодушно нажимать кнопку затвора утилизатора, сбрасывая очередное тело, бесстрастно отворачиваться к мониторам, записывая последние показания с датчиков, а после возвращаться домой и… как ни в чем не бывало гулять по улицам, смеяться, любить. Обнимать фемму, гладить по голове своего милого литианского ребенка. А на следующий день возвращаться и продолжать – снова, снова, снова.

Я бы не смогла.

Я бы никогда так не смогла.

Все внутри – все, во что я верила, все уроки отца и наставления Саула – восставало против такого.