— Разве это принципиально? Выхлопной импульс всё равно намного меньше тормозящего.

— Это если ракета летит со скоростью 4 км/с. Выходит, надо рассчитать предел скорости, когда забор воздуха теряет смысл.

— Если в топку камеры закидываем сорок процентов газовой смеси, то скорость ракеты — те же сорок процентов от скорости реактивной струи, — быстро прикидывает Песков. — Значит, это принципиальный предел. В нашем примере 1,6 км/с. Так себе скорость.

— Это если не удастся эффективно вывести паразитную долю азота, не забирая у него тормозящий импульс.

— А это возможно?

В глазах друга замечаю некую тоскливость. Законы природы могут закрыть ворота для наших задумок. И хрен вам, а не повышенная норма полезной нагрузки и облегчение ракеты. Однако нормальные герои, хитрые инженеры и толковые учёные всегда идут в обход.

— Ты же не ждёшь от меня готового решения? Быстро только кошки родят. И то не за минуту.

— Жду принципиального ответа, — чуть подумав, отвечает Андрей. — Биться лбом о стену, не зная её толщины и крепости собственного лба, как-то не прельщает. Знать бы, возможно ли хотя бы теоретически достижение приемлемой скорости на атмосферном кислороде.

— Мы знаем, — пожимаю плечами. — Всё украдено, то есть придумано до нас. И даже не теоретически, а практически.

Любуюсь растерянностью друга.

— Ракета «Циркон». Прямоточный движок, достигает скорости порядка трёх километров в секунду. Так что твой запрет те ребята обошли. Обойдём и мы.

Теперь с удовольствием наблюдаю за расцветающим лицом Андрея. Он хватается за бумагу и карандаш. Начинает обсчитывать.

— Ты «Циркон» обсчитываешь, что ли? — наступает пора моего удивления.

— Да. Если «Циркон» закидывает весь воздух в топку, то… слушай, а движок у них не очень, — улыбается друг. — Ведь тогда скорость реактивной струи — естественный ограничитель.

— Нормальный у них движок. Он же керосиновый! А у керосинок скорость струи — три километра в секунду или чуть выше.

— Насколько выше?

— Процентов на десять.

— Тогда всё сходится! — торжествует Андрюха. — Скорость «Циркона» как раз меньше трёх километров в секунду.

— Подписку с тебя надо брать, — если есть возможность разыграть друга даже во время серьёзного разговора, то почему нет? — Ты только что выяснил, что «Циркон» летает на керосине и его предельную скорость.

— С чего ты взял, что на керосине?

— А на чём? Ракета маленькая, где там криогенные приблуды ставить? Жидкий кислород или сжиженный метан тоже не зальёшь. Ракетка на боевом дежурстве, а эти дела постоянно внимания требуют. А военные — ребята простые, призывные. Сделают что-нибудь не так — и каюк. Опять же, лишняя уязвимость, лишнее оборудование. Нет, только керосин, только хардкор. Короче, обсчитывай всё. На основе данных по «Циркону». По двухступенчатой схеме и без тоннеля. Возможно ли сделать космоплан, взлетающий с аэродрома? Пусть керосиновая ступень после отработки выбрасывается, а сам аппарат достигает орбиты. Там порядка шестидесяти процентов массы уйдёт при разгоне с трёх до восьми километров.

Некоторые данные сами в голове застревают, мне уже и считать не приходится.

Успокоенный моими бодрыми речами Андрюха кивает. Хмыкаю про себя. Надо же, тупик он обнаружил! Я пока сам не знаю, как мы все эти сложности обойдём. Только есть смутное ощущение будущей победы. Большие трудности — не только минус. Есть и плюсы. Чем больше трудностей, тем сложнее нас догнать конкурентам. Им и без того легче. Они с самого начала знают, что нечто возможно и достижимо. Нельзя сказать, что сейчас никто не верит в возможность существования суперсамолёта, который дотягивается до орбиты. Всё намного хуже. Никто даже не думает в эту сторону.

1 декабря, пятница, время 10:05.

Москва, Госдума, комитет по бюджету и налогам.

— Итак, молодой человек, на этот раз вы не опоздали, — Макарычев сверлит меня своим фирменным тяжёлым взглядом. Только на этот раз на дне глаз замечаю тень неуверенности.

Отношение остальных тоже поменялось сравнительно с прошлым разом. Мне вот интересно, объёмов полученных нами средств знать не могут, о моём, пусть виртуальном, общении с Самим, по идее, тоже знать не должны. Хотя, как показал визит пары излишне колоритных граждан, наши банки — Сбер точно — протекают. В информационном смысле.

— Рад, что вы больше никаких недостатков во мне не нашли, — срезаю его замечание под корень. Ибо нефиг!

Действительно, если разовое опоздание — единственное, за что мне пеняют, то личность моя практически идеальна. Разве нет? Такой вопрос задаю Макарычеву бессловесно.

— Выделенные вам деньги пошли в дело? — председатель комитета меняет тему, но не тон.

— Какие деньги? — никак отчёт собирается требовать? — А, простите, сразу не понял. Да и сумму вы выделили какую-то издевательскую. Ни туда ни сюда. Скажите честно, нарочно так сделали?