Я резко выпадаю из реальности. Разум проносит меня через фантасмагорический лабиринт и выталкивает в тот злополучный сентябрьский день. На месте подростков, переходивших дорогу, теперь вижу полицию и скорую помощь. Здание школы оцеплено по периметру, что не протолкнуться. Но на то и был расчет — не дать ревущим нечеловеческими голосами родителям пробиться к месту преступления.

Я была среди них. С самозабвенным отчаянием пробовала протолкнуться хотя бы на сантиметр в той чудовищной давке, которой не было видно конца и края. Я думала: вот он — ад воплоти. Неспособность дышать, неспособность ясно мыслить, неспособность свободно шевелить конечностями и получать ежесекундно под дых локтями. Синяки долго сходили с тела. Томиться в духоте, панике и неизвестности, жив ли твой ребенок. В те нескончаемые минуты, часы ожидания было все равно, какая участь постигла сына или дочь женщины, что рвала на себе волосы в нескольких сантиметрах от меня. В те мгновения каждый родитель молил бога, чтобы тот избавил конкретно его от необходимости выбирать гроб собственному ребенку.

Когда к школе подъехал Матвей, я уже знала, что Бог нас не пощадил, и реальный ад лишь начался.

С той же ошеломляющей внезапностью меня затягивает в настоящее время. Из тисков непрошеных воспоминаний вырывает звук автомобильного клаксона. Туго соображаю, что сигналят не дурачившимся в неположенном месте школьникам, а мне. Вязко, словно находясь по горло в болотной мути, дотягиваюсь до рычага, переключаю передачу и устремляюсь прочь.

С чугунной головой паркую машину у дома и, прежде чем войти в подъезд, запрокидываю голову к небу, точечно нацеливаясь взором на окна седьмого этажа. Свет нигде не горит, но бдительность не дремлет. Почему-то прощальная улыбка Матвея, подаренная мне перед уходом сегодняшним утром, весь день держала в напряженном ощущении, что готовится какая-то западня.

Выйдя из лифта, роюсь в сумке, в бардаке еле-еле нахожу ключ и вставляю его в замочную скважину. Зудящее беспокойство усиливается, как только в ноздри ударяет цветочный аромат.

Я тяну на себя входную дверь и вляпываюсь зимним сапогом… во что-то. Этим нечто, прилипшим к каблуку, оказывается свеча в расколовшейся от того, что я на нее наступила, стеклянной емкости. Напрашивающийся вопрос о том, каким образом данный предмет очутился в прихожей, рассеивается сам с собой после того, как я нащупываю выключатель. Точно такие же свечи расставлены вдоль коридорных стен и ведут на кухню к сервированному обеденному столу. Тонкий, сладкий аромат источают пышные розы, поставленные в вазу. Мой любимый сет роллов выложен на большую прямоугольную тарелку из тикового дерева, а компанию закуске составляют два чистых фужера на тонких ножках и нераспечатанная бутылка просекко.

Чутье не подвело.

А где же сам зачинщик западни?

Матвей

Один романтический ужин не спасет наш с Варей брак. Вполне вероятно, она зарядит в меня посудой, или чем-нибудь потяжелее, выставив из квартиры за обман, и до уравновешенного разговора так ничего и не дойдет. Но я рассчитываю, что нам вопреки установившейся натянутости удастся зарыть топор войны, сесть за стол и порассуждать в расслабляющей обстановке над способами, которые помогут мне вернуть ее доверие.

Я пораньше уехал с работы, чтобы подготовить все к возвращению жены. Заехал в гипермаркет, закупился свечами, едой. Заказал доставку из японского ресторана, выбрал игристое, от которого она на следующий день не проснется с головной болью. Надеюсь, Варя послушает меня и перестанет продавливать по ночам диван в больнице. Если сегодня все сложится удачно, мне тоже не придется снова ехать в отель.

В процессе украшения квартиры свечами я по неосторожности разбиваю несколько штук, из-за чего приходится повторно наведываться в магазин и докупать недостаток. Я рассчитал их точное количество, чтобы картинка выглядела безупречно и не раздражала глаз отсутствием симметрии. Болван. Нужно было сразу брать с запасом. Со второй попытки добиваюсь поставленной цели и с чувством шаткого спокойствия прирастаю к окну, высматривая автомобиль жены. К этому часу курьер доставляет Варины любимые цветы, и следом приезжает другой — с роллами. Сама Варя задерживается. Пальцы зудят — так сильно хочется набрать ее номер и уточнить, точно ли она надумала возвращаться. Но так я себя однозначно спалю.

Следующие двадцать с лишним минут я хожу по квартире, как по минному полю, усеянному раскаленными углями. Сотню раз сную туда-сюда мимо Ксюшиной комнаты. Зайти туда не решаюсь. А когда все-таки набираюсь смелости, в переднем кармане брюк вибрирует телефон.

Марго.

Я гипнотизирую неотрывным взором экран. Она не звонит по пустякам — только в тех случаях, когда нужна помощь с Юлей. О встречах всегда договариваемся заранее по смс.

Я свайпаю вверх и прикладываю телефон к уху.

— Слушаю.

— Матвей, нас с Юлей в больницу везут… — сквозь плачь объясняет Марго.

Тело мгновенно окатывает холодом.

— Что случилось?

Слушая ее сбивчивое продолжение, я набрасываю на плечи куртку, обуваюсь и вылетаю из квартиры.

Лето, год трагедии

— Ты когда-нибудь думала о смерти?

Чего-чего, а такого вопроса от Артема Ксюша не ожидала услышать.

Перевести концентрацию от книжных строк к поднятой им теме ей удается не сразу. А может, на скорость переваривания информации влияет гадкая жара, загнавшая ее под кондиционер. Чем дальше она от охлаждающей воздух штуки, тем сильнее плавится мозг. Даже на улицу выходить не хочется, вот и приходится торчать дома, книжки читать.

— Не-а, — рассеяно бормочет она.

За последний час… или два Ксюша отвлекается впервые. Неожиданно сюжет, спрятавшийся за мягким переплетом с потрепанным корешком, овладел всем ее вниманием и утащил с макушкой в выдуманный писателем мир. Артем все это время находился рядом, редко шевелясь, и ничем выдающимся не занимался. Ничем, что приманило бы ее интерес от персонажей к нему.