Риторику в республиканском Риме преподавали греки и на греческом языке. Преподавание по-латыни впервые в Риме ввел Луций Плотий Галл (Светоний, «О риторах», 2; Квинтилиан, II, 4, 42), друг Мария, в самом начале I в. до н. э. Это была своего рода реакция демократических слоев римского общества против греческого образования, доступного лишь богатым и знатным. Латинские риторы учили риторике по-латыни, без использования греческого языка и на примерах из недавней римской истории и из истории римского красноречия, вольно или невольно отображающих политическую борьбу в Риме. Они, по-видимому, не всегда попадали в тон стоящим у власти. Тем не менее латинские школы имели успех у римской публики (известно, что Цицерон в юности очень жалел, что его не пустили в такую школу. — Светоний, «О риторах», 2).

Вскоре после образования латинской школы цензоры 92 г. до н. э. Луций Лициний Красс и Домиций Агенобарб издали декрет, в котором высказали свое неудовольствие как организаторам этих школ, так и посещавшим ее лицам. Текст этого декрета имеется у Авла Геллия (XV, 11) и Светония («О риторах», I, 1). Цицерон в трактате «Об ораторе» влагает в уста Крассу слова о том, что-де латинские риторы оказывают вредное влияние на молодежь, уча ее лишь попусту болтать языком и совершенно не сообщая ей сведений общеобразовательного порядка, как это делали греки (III, 93–94). Цицерон пытается представить декрет как акцию культурно-образовательного порядка, тогда как это была, бесспорно, акция политическая. Крассу и Цицерону — сторонникам всестороннего образования для оратора, с их умеренно-консервативными взглядами в политике, латинские риторы и их школы, открывающие доступ к красноречию широкой публике, были нежелательны, а примеры из римской истории, на которых учили в этих школах, казались дерзостью [28] .

В XIX в. сложилась традиция считать «Риторику для Геренния» сочинением латинского ритора и, исходя из характера приведенных в ней примеров, расценивать ее автора как сторонника Мария, популяра, демократа в политике. В XX в. эта традиция поколебалась. В современной научной литературе преобладает тенденция вопрос о политических симпатиях автора «Риторики» решать менее категорично. В свое время Ф. Маркс [29] не сомневался, что учитель автора «Риторики для Геренния» принадлежал к политическому кругу Мария и Сульпиция и латинской риторической школе Луция Плотия Галла, которому покровительствовал Марий (Цицерон, «Речь за Архия», 20). Он считал, что с Марием его роднит незнание греческой литературы (Плутарх, «Марий», 2) и антипатия к грекам и всему греческому; с Сульпицием же он разделяет, помимо политических симпатий, еще и восхищение Крассом (Цицерон, «Брут», 203; «Об ораторе», 11,89). Адресат «Риторики», хотя точно и не установленный, судя по фамилии, принадлежит также к плебейскому роду Геренниев, члены которого были клиентами Мария. Все эти аргументы Маркса были многократно оспорены [30] . Оппоненты, как правило, не ставили под сомнение плебейское происхождение автора «Риторики», но считали, что само по себе это никоим образом не свидетельствует ни о его политических симпатиях, ни об его антиэллиниских настроениях. Кролль, например, особенно протестовал против того, чтобы возможные популяристские симпатии автора «Риторики» ставились в зависимость от его антиэллинских настроений, в которых он, в частности, вообще сомневался (см. прим. 10).

М. Гельцер [31] утверждает, что на основе имеющихся данных невозможно расценивать политическую позицию Плотия Галла и rhetores latini как демократическую, что нет оснований считать Геренния сторонником Мария и демократом, что оценка автором Апулея Сатурнина неясна, так же как неясна и оценка им Сульпиция. Он особо подчеркивает неприложимость современных политических понятий к римской политической борьбе. Гельцеру возражает Г. Кальболи [32] , уверенный в демократической тенденции автора «Риторики», которого он упорно называет Корнифицием. Правда, он убежден, что позиции автора чужды крайности Сатурнина и что в ее основе лежит умеренная программа Мария, связанная с интересами всадников. Самые яркие «демократические» места в работе он объясняет влиянием момента сплочения вокруг Мария всех антиолигархических сил около 88 г.; черты, которые можно расценивать в пользу оптиматов и которые, по его мнению, весьма незначительны, следует приписать влиянию тех людей из аристократических кругов, которые, подобно Антонию, сблизились с Марием между 100 и 91 гг.

Точку зрения Г. Кальболи, в свою очередь, подвергает критике Ж. Кузен [33] . Он подсчитывает количество примеров с той и другой политической ориентацией и приходит к выводу, что они количественно уравновешивают друг друга, что автора не интересует их политическая суть и что они служат единственной цели — быть наглядной иллюстрацией правил риторики. Кузен насчитал шесть мест с демократической, одно с аристократической и пять с неопределенной политической ориентацией и считает, что этого соотношения недостаточно, чтобы прийти к заключению о популяристских симпатиях автора «Риторики», тем более что значение слов «оптиматы» и «популяры», по его мнению, весьма расплывчато. А. Мишель также считает, что автор скорее балансирует между оптиматами и популярами, пытаясь приблизить рецепты греческих риторов к политической истории Рима. Точно так же и Каплан не видит в используемых примерах «Риторики» выражения политических идей и симпатий, а считает их лишь иллюстрацией фигур речи и мысли.

Наиболее близкой к истине представляется нам точка зрения Обри Гвинна [34] . Он не сомневается в демократических связях (Марий, Л. Плотий Галл) и симпатиях автора учебника, в его антиэллинской позиции, уверен в обдуманном выборе примеров именно из римской истории и считает, что его латинский учебник имеет вид литературной манифестации. Вместе с тем он признает, что нелегко устанавливать политическую позицию автора из его намеков на современную историю. Он отмечает, что в учебнике немало тем, на которые пожелал бы декламировать демократ, и что декламация на подобные темы в школьном классе не могла не вызывать волнения у консерваторов (III, 2; IV, 68; I, 21, 24, 25). Но рядом с такими «революционными» темами в «Риторике» есть и другие — ортодоксально-консервативные (IV, 12, 45; I, 21; II, 17). В одной как общественное несчастье рассматривается резня оптиматов, в другой говорится о том, что своим процветанием государство обязано оптиматам, и атаки Цепиона на Сатурнина преподносятся как действия патриота. По-видимому, пишет О. Гвинн, Плотий Галл учитывал учеников с разными взглядами и ради безопасности давал темы на разные политические вкусы. Тем не менее заманчиво думать, что автор «Риторики» занимал четкую политическую позицию на стороне популяров и что «Риторика» была не только литературной, но, пусть не слишком явной, и политической манифестацией. Может быть, не случайно завершают книгу (IV, 67, 68) два примера, где Гракхи упомянуты с явным сочувствием.

Оба самых ранних (из сохранившихся) латинских риторических трактата — «О подборе материала» Цицерона и «Риторика для Геренния» неизвестного автора — появились вскоре, всего несколько лет спустя, после цензорского эдикта 92 г. Оба автора были молоды, у них еще не было собственного опыта. Однако оба они свободно ориентируются в риторической терминологии [35] . При этом автор «Риторики», который использует исключительно латинскую терминологию, называет ее (во введении к IV книге) непривычной, но нигде не говорит, что это его изобретение: по-видимому, она была уже в ходу, когда они работали над своими трактатами. Кроме того, оба пользуются примерами из римской истории и литературы, которые также выглядят хрестоматийными. Все это говорит о том, что позади трактатов уже лежит определенная латинская традиция, что, по-видимому, латинские школы продолжали функционировать в период между цензорским эдиктом и временем написания трактатов. До них после катоновского из римских трактатов по риторике Квинтилиан упоминает лишь риторику Антония «De ratione dicendi». Она появилась в свет до 91 г., была неполной и, по мнению Цицерона, слабой («Брут», 163; «Об ораторе», I, 94).

«Риторика для Геренния» — самый систематичный и относительно простой трактат, лучше всего представляющий школьную риторику в том виде, в каком она преподавалась в республиканском Риме. Она отражает традиции латинской риторики и содержит в себе отголоски современных ей идей латинских риторов. Это была попытка популяризировать риторику и приспособить ее к римским нуждам обучения на латинском языке, отказавшись от некоторых сложностей греческой теории и используя иллюстрации из римской истории и литературы. Трактат не содержит в себе новой системы. Самый ярый эллинофоб не смог бы избежать греческой ????? в своем учебнике. Поэтому римляне, ругая греческих риторов, как это делает и наш автор, продолжали тем не менее использовать греческую риторическую науку.