Перемены в общественно-политической жизни Рима второй половины I в. н. э. вызвали к жизни новые эстетические требования. Риторико-декламационный стиль красноречия, сформировавшийся в риторических школах в период принципата и утвердившийся со времени Клавдия и Нерона, теперь, с приходом к власти династии Флавиев, отступает на второй план. Неровный п аффектированный, сентенциозный и афористичный, внешне изысканный и блестящий, он соответствовал беспокойной и напряженной обстановке дворцовых интриг и борьбы императоров с сенатской оппозицией, но не подходил периоду относительно стабильных общественных отношений при Флавиях. Новая эпоха выдвинула свой стилистический идеал — возвращение к литературе республиканской классики. Этот классицизм явился реакцией против «нового стиля» модернистов, литературными деятелями которого были Сенека-философ, Лукан и Персий. Таким образом, новаторские тенденции сменились эпигонскими, и господствующим литературным направлением стал классицизм.

Традиционалисты, стремясь к возрождению цицероновского идеала в красноречии, принимают Цицерона как главный образец и авторитет риторического обучения и теории красноречия, как критерий ораторского вкуса: на него оглядываются, ему подражают, с ним пытаются сравниться.

Теоретиком литературного классицизма выступает известный ритор Марк Фабий Квинтилиан (ок. 36 г. — после 96 г.). Родом из испанского города Калагурис, он совсем молодым прибыл в Рим, где его отец был ритором [101] , и получил там хорошее образование, обучаясь у Аскония Педиана, Реммия Палемона, Юлия Африкана, Домиция Афра и других видных риторов и грамматиков. Начав с адвокатской деятельности [102] , он позднее стал преподавателем риторики и, прославившись на этом попроще, занял весьма высокое положение руководителя первой риторской школы, принятой Веспасианом на государственный счет [103] , а в последние годы жизни — воспитателя внучатных племянников Домициана, за что был удостоен консульских отличий [104] .

Преобразование риторской школы в государственное учреждение по сути дела означало то, что риторика отныне была поставлена на службу императорам. Квинтилиан в этих условиях, как официальный и влиятельный профессор красноречия, стал выразителем литературных идей и вкусов высшего общества своего времени и создателем — или, вернее, реформатором — литературного стиля своей эпохи.

Первое из сочинений Квинтилиана «О причинах упадка красноречия» [105] , посвященное полемике против «нового стиля», до нас дошло только в своем названии «De causis corruptae eloquentiae». Зато последнее — «Образование оратора» («Institutio oratoria») в 12 книгах — сохранилось полностью и представляет собой свод выводов предшествующих теоретиков красноречия и обобщение своего собственного 20-летнего опыта преподавателя риторики и судебного адвоката. Писалось это сочинение с 92 по 96 гг; посвящено оно адвокату Марцеллу Викторию.

Ситуация его возникновения такова: Квинтилиан начал писать свой трактат о красноречии по настоянию друзей и учеников; долгое время он не соглашался на их просьбы, ссылаясь на многочисленные труды на эту тему в греческой и римской литературе, но впоследствии, как он пишет в предисловии к книге, уже добровольно решил взять на себя новую обязанность, еще более трудную, чем та, что возлагалась на него друзьями: собрать в одном томе результаты работ своих предшественников по ораторскому искусству, не опуская мелочей, «ибо ни в чем нельзя достичь совершенства, не познав самых начал», упорядочить теорию римского красноречия, исправить ошибки и устранить заблуждения предшествующих риторов, дать обширную энциклопедию по вопросам, связанным с проблемой образования полноценного оратора, и возвысить красноречие возвращением к древним принципам. «Труд оратора обширен и разнообразен, почти всякий день новый, и никогда о нем не будет сказано все. Тем не менее я попытаюсь изложить из традиционных правил то, что есть в них самого лучшего, а что покажется мне нужным, изменю, добавлю, отброшу» (II, 13, 17) [106] .

В конце предисловия к трактату Квинтилиан намечает план его содержания, которому и следует. I книга отводится первоначальному воспитанию мальчиков в семье и у грамматика до их занятий риторикой; II — дает общий совет о занятиях в риторической школе и рассматривает природу риторики как науки; III–IX книги задуманы и выполнены как своего рода энциклопедии традиционной теории ораторского искусства; X — содержит критический обзор греческой и римской литературы по жанрам и характеристику образцов, представляющих ценность для будущего оратора; XI — посвящена внешним приемам и манерам оратора; и, наконец, завершающая XII книга рисует моральный и общественный образ оратора.

«Образование оратора» — обширный и содержательный, хорошо систематизированный труд по ораторскому искусству и ораторскому обучению, которое практиковалось во времена Квинтилиана и которое он сам признавал необходимым и единственно правильным. В нем анализируются проблемы теории и практики римского красноречия, рассматривается ряд актуальных проблем теории литературы, педагогики, этики, дается характеристика риторических школ и стилей и критически оцениваются ораторские и литературные произведения Греции и Рима.

Эстетический критерий, которым определяются взгляды Квинтилиана на ораторское искусство и литературу, в достаточной мере ясен. Это прежде всего совершенство художественной формы. Главное его требование к оратору и писателю, поскольку для него «хорошо говорить и хорошо писать — одно и то же» (XII, 10, 51), — чистая, ясная, красивая и уместная речь (I, 55, 1). Он настаивает на необходимости выбора слов, эффективности их расположения, предостерегая, впрочем, что излишний блеск слов и скрупулезность в их выборе затемняют смысл и создают искусственность; а там, где на показ выставляется искусство речи, обычно предполагается недостаток истины, говорит он (VIII, вв. 8–32; IX, 3, 102 и др.; ср. «Об ораторе», I, 3, 12). Ведь он убежден, что главное искусство оратора в том и состоит, чтобы не дать заметить искусства, скрыть его видимостью безыскусственности (IX, 4, 147; I, 10, 3).

Придавая решающее значение безукоризненности стиля, он тем не менее убежден, что не следует оставаться безразличным и к содержанию. Он настаивает на единстве формы и содержания: «Кто берет на себя важное судебное дело, должен заботиться не об одних только выражениях» (VIII, 3, 13). Речь должна быть правильной, живой и естественной, не перегруженной устаревшими и необычными словами, местными диалектизмами, иностранными словами и техническими терминами — от этого страдают ее здравый смысл и ясность (IV, 2, 44; VIII, 2, 20; IX, 3, 54).