Действительно, в изложении тонкостей и деталей риторической техники Квинтилиан более тщателен и педантичен, чем Цицерон, критикующий систему риторического образования за отсутствие в ней философской основы и за малую связь с жизненным опытом.

Даже по принципу подачи материала Квинтилиан отличается от Цицерона, который для своего сочинения «Об ораторе» выбрал не традиционную форму риторического руководства, а форму философского диалога. Структура квинтилиановского трактата обеспечена традиционным пятичастным делением ораторского искусства: III–VI книги излагают inventio, VII — dispositio, VIII–XI — elocutio, XI, 2 — memoria, XI, 3 — pronuntiatio. Подробно и последовательно рассматриваются эти части создания речи. Так, например, материал для inventio организуется под заголовками: exordium (введение), narratio (повествование), propositio (обрисовка главной темы), partitio (план речи) — в IV книге, probatio (истолкование фактов), включая refutatio (опровержение доводов обвинителя) — в V книге, peroratio (заключение) — в VI, 1.

Таким образом, в полный курс риторики (книги III–IX) входят: учение о подборе материала и его распределении, о составлении доказательств, о логических основах речи и ее украшениях. В целом весь трактат построен по принципу эллинистической поэтики: ораторское искусство, художник, произведение (ars, artifex, opus). Первое рассматривается в книгах III–XI, второе — в книге XII, 1–9, третье — в XII, 10. «Искусство» — это то, что должно быть постигнуто обучением, т. е. наука хорошо говорить; «художник» — тот, кто постиг это искусство, т. е. оратор, чье совершенство в том, чтобы хорошо говорить. «Произведение» — то, что производится художником, т. е. хорошая речь» (II, 14, 5).

Значительно подробнее, чем Цицерон, разрабатывает Квинтилиан раздел о манере поведения оратора перед слушателями. Он излагает теорию жеста, мимики, осанки, правила движений плеч, рук и головы, постановки дыхания и голоса, подчеркивает важность звучания голоса, его высоты, напряженности, интонации, уделяет внимание даже виду и деталям одежды оратора (XI, 3, 1–184).

Чаще, чем Цицерон, Квинтилиан обращается к произведениям графического и пластического искусства, которые ценит с прагматической точки зрения, считая их полезными для изучения нравственной философии и риторики. Он делает интересные сопоставления истории развития и совершенствования скульптуры и живописи с историей ораторского искусства, сравнивает деятелей красноречия с ваятелями и художниками, например Лелиев, Сципионов, Катонов, Гракхов с Полигнотами и Каллонами (XII, 10, 3–10). Если Цицерон не судит упоминаемых им деятелей искусства, признавая свою некомпетентность в этой области, то Квинтилиан пытается высказать свое суждение о них, руководствуясь несколькими общими принципами, и главным из них — принципом «золотой середины»; в музыке, он, например, не одобряет размягчающих мелодий, слушание которых не рождает здоровых мыслей, и хочет, чтобы музыка, скромная и мужественная, возбуждала благородные чувства.

Можно отметить ряд других различий между Квинтилианом и Цицероном: Цицерон восхищается, например, всем римским, Квинтилиан оглядывается назад, восхищаясь достижениями прошлого поколения; выше всего он ценит Цицерона и писателей августовской эпохи: Ливия и Саллюстия в истории, Вергилия в эпосе, Вария в трагедии, Горация в сатире и лирике. И этот его выбор становится прочной традицией в системе обучения риторических школ. По-разному оценивают Квинтилиан и Цицерон греческих трагиков. Не идентичны их списки аттических ораторов, изучение которых считалось достаточной тренировкой в риторике [120] .

Разнятся мнения Цицерона и Квинтилиана и в вопросе о прогрессе ораторского искусства. Цицерон в своей истории красноречия рисует картину постепенного плавного развития ораторского искусства на его пути к совершенствованию, также как искусства скульптуры и живописи. Лучшее он видит впереди, ибо «только что возникшее не может быть совершенным» («Брут», 70–72, 26–35). Квинтилиан, безусловно, поддерживает эту концепцию общего развития ораторского искусства. Однако у него гораздо отчетливее выражена концепция расцвета, упадка и возрождения красноречия. Высший расцвет его относится ко времени Цицерона, и он стремится, в противовес модному новому красноречию, восстановить старый, цицероновский идеал. «В неизменном последствии грядущих времен, что найдется совершеннее того, что уже было?» — вопрошает он (XII, 1, 21).

Убежденный сторонник классического стиля, Квинтилиан ищет в художественных совершенствах произведений классической поры законы искусства и призывает воспроизвести их. Поэтому ведущим принципом развития языка и литературы он признает принцип подражания лучшим образцам классического наследия, опираясь на которые можно сделать следующий шаг на пути совершенствования: «Прежде чем взойти на следующую ступеньку, нужно остановиться на предыдущей» (IX, 3, 55). Свой эстетический идеал Квинтилиан видит, в противоположность Цицерону, в прошлом; и тем не менее он поддерживает законы новаторства в образовании стиля, утверждая, что в искусстве возможно не только повторение, но движение вперед, что искусство речи не статично, оно развивается непрерывно в соответствии с условиями и духом своего времени, направлением общественной мысли и вкусами современников. Говоря о многообразии форм и видов искусств и произведений, Квинтилиан приходит к выводу, что все они имеют своих художников и своих почитателей, «поэтому-то до сих пор еще не было совершенного оратора; и не знаю, не следует ли того же заключить о всякой науке и искусстве, не только потому, что в одном лучше то качество, в другом иное, но и потому, что не всем одна форма нравится, отчасти по обстоятельствам места или времени, отчасти по рассуждению и вкусу каждого» (XII, 10, 2).

Квинтилиан придавал большое значение красноречию как полезному средству воспитания в духе добра и высокой нравственности, а значит считал его орудием общественного прогресса. Оно не может ни исчезнуть, ни оставаться неизменным, а будет продолжаться, развиваясь и обогащаясь, принимая все новые формы согласно требованиям своего времени, «хотя бы и не было надежды превзойти Цицерона», говорит он в своем последнем напутствии оратору (XII, 11, 30). Однако тенденция возврата к прошлому («кто, найдя лучшее, ищет иного, тот хочет худшего» — II, 15, 38) не могла способствовать развитию красноречия.

Усилия Квинтилиана, направленные к реформе красноречия путем возвращения его к классическим образцам римской прозы, а именно к цицероновским стандартам, не принесли ожидаемых результатов. Несмотря на оптимистическую настроенность Квинтилиана («и сегодня есть настоящие ораторы, которые могут соперничать с древними» — X, 1, 122) и его горячее желание сравниться со своим великим предшественником (XII, вв. 5), следовать ему он не смог и потерпел неудачу в своей попытке возродить красноречие прошлого поколения. В период империи на римской почве уже не было места для осуществления ораторского идеала Квинтилиана. Поэтому его призыв к классике не сыграл прогрессивной роли. Опора на прошлое не стимулировала дальнейшего развития литературы, обрекая ее на подражательство, на отказ от самостоятельного творчества.