Первые две книги трактата касаются непосредственно первоначальной стадии занятий (puerilis institutio), которые начинаются с малых лет (Квинтилиан в противоположность Цицерону настаивает на этом); они излагают традиционный энциклопедический курс обучения свободным искусствам, т. е. дают сумму знаний, необходимых образованному человеку, указывают методы практического обучения в школе (чтение, критическое подражание, письмо, перевод с греческого и парафраз с латинского автора, медитация, импровизация). В программе грамматиков — обучение композиции посредством элементарных упражнений — прогимнасм: басни, хрии, переложения из поэтов (I, 9, 2–6). В программе риторов — более трудные упражнения, полезные для ораторской практики: историческое повествование, похвала или порицание, общие места, сравнения, описания, характеристики, тезисы (II, 4) [114] .

Декламации Квинтилиан уделяет особенно большое место, рассматривая ее как наиболее эффективный метод образования, называя «совсем недавно придуманным и в то же время самым полезным упражнением», которое представляет «наиболее близкое подобие действительности» (II, 10, 2). «Нет такого достоинства речи, по крайней мере речи связной, которому не нашлось бы места в этом риторическом размышлении» (там же). Квинтилиан лишь предупреждает против нездорового способа выражении в декламациях, их манерного и аффектированного стиля, наполненного орнаментациями и темными сентенциями, против бессодержательности и неправдоподобия их тем: «Только по вине обучающих практика декламаций ухудшилась до такой степени, что одной из главных причин испорченности красноречия стали распущенность и невежество декламаторов» (там же; ср. II, 20, 2–4).

Но Квинтилиан убежден, что «можно здраво пользоваться тем; что по своей природе здраво. Пусть же и вымышленные темы как можно больше будут похожи на действительность, пусть декламация, по мере возможности, воспроизводит судебные разбирательства, для которых она и придумана как упражнение. Ибо в делах о поручительствах и запретах напрасно мы станем искать магов, оракулы, моровые болезни, мачех, свирепее чем в любой трагедии, и все прочее, еще баснословнее этого» (II, 10, 4–5). Декламация, по мнению Квинтилиана, должна сохранять связь с жизнью (X, 5, 17–21) и служить оратору оружием, а не побрякушкой для развлечения слушателей (V, 12, 17). «Кто считает, что между декламацией и судебной речью нет ничего общего, тот не понимает даже для чего придумано это упражнение; ведь если бы оно не готовило к суду, то походило бы разве что на балаганное кривляние или сумасшедшие вопли. К чему склонять к себе судью, которого нет? вести рассказ, заведомо ложный? доказывать то, о чем никто не вынесет решения? Уже и это труд напрасный; а тем более смешно волноваться и волновать гневом или скорбью, если эти подобия битв не готовят нас к настоящему сражению и законной схватке» (II, 10, 7–8).

Квинтилиан готов согласиться, впрочем, что в декламациях есть показной элемент, и потому «в тех речах, которые, хоть и связаны, конечно, с действительностью, но приноровлены прежде всего для услаждения публики (таковы панегирики и все торжественное красноречие), допускается применять больше украшений, и не только обнаруживать, но даже выставлять напоказ перед собравшимися все то искусство, которое в речах судебных обычно следует скрывать.

Итак, декламация, поскольку она есть образ судов и советов, должна быть правдоподобна; а поскольку она содержит в себе и нечто эпидейктическое, может не чуждаться и некоторого блеска» (Quare declamatio, quoniam est iudiciorum consiliorumque imago, similis esse debet veritati; quoniam autem aliquid in se habet em-Setxxtxo’v, nonnihil sibi hitoris assumere — там же, 10–12).

Таким образом, и здесь Квинтилиан следует эклектическому принципу «золотой середины», как бы устанавливая норму, регулирующую декламацию [115] . Как видим, утверждение «золотой середины», протест против различных эксцессов характерны для всех аспектов теории Квинтилиана, будь то декламация, метод подражания или стиль. Media via — ведущий его принцип. Во взглядах на декламацию Квинтилиан достаточно оригинален. Некоторая двойственность в оценке ее объясняется, по-видимому, тем, что он в какой-то мере находился под воздействием традиции риторических школ и не мог стать выше своего века, совсем отмежеваться от преобладающей моды: его советы нередко связаны с декламацией больше, чем с речами действительной жизни, хоть он и был адвокатом-практиком. Например, в трактовке совещательного красноречия он берет исторические примеры и легенды из свазорий (III, 8, 30, 46–47; VII, I, 24 и др.), даже в трактовке судебного красноречия его рекомендации связаны со школьной декламацией, которую он использовал в своей практике (X, 10, 1–3; X, 5, 14) [116] . По-видимому, декламация оказывала немалое влияние на судебную практику, и у зрелого судебного оратора школьные привычки сохранялись. Недаром Квинтилиан признает, что манера оратора вести дело зависит от его манеры декламировать (IX, 2, 81).

О занятиях, на которых делает ударение Цицерон, Квинтилиан говорит довольно сухо и бегло, без особенного энтузиазма. И хотя он разделяет мнение Цицерона о необходимости знаний диалектики, права, истории, но отводит этим наукам всего три главы в последней книге своего трактата (XII, 2–4). Только в этой книге идет речь о высшем образовании оратора, о том периоде, когда предполагается его знакомство с философией, правом, историей.

Гражданское право Квинтилиан, разумеется, признает важнейшей частью образования оратора; историю же рассматривает скорее как ветвь литературы, как богатый источник примеров для иллюстрации ораторского искусства (XII, 2, 29); историки важны для него и тем, что в их сочинениях содержатся речи, хотя он предупреждает, что стиль их не всегда годится ораторам (X, 1, 31). Ценит он их преимущественно как стилистов. Например, Саллюстия хвалит за краткость и эмоциональность, изящество речи, за мастерство в употреблении фигур, но осуждает за то, что в поисках внешнего эффекта он часто избегает общеупотребительных выражений; или восхищается Ливием за важность и строгость тона в повествовании о предметах возвышенных, простоту в изображении событий обыкновенных, живость и ясность в описаниях, за полноту речи, однако с порицанием относится к его излишней многословности и т. п.

Занятиям грамматикой Квинтилиан, в отличие от Цицерона, отводит значительно больше места, советуя оратору изучать все части грамматики — фонетику и морфологию, орфографию и синтаксис. Геометрию и музыку он рассматривает как вспомогательные элементы культуры, рекомендуя изучать их на ранней ступени обучения. Если Цицерон считал, что оратор должен быть знаком с ними, не пытаясь определить, какую практическую пользу он может извлечь из геометрии и музыки для техники ораторской речи, то Квинтилиан стремится показать их практическую ценность в совершенствовании оратора (I, 10, 1). Телодвижение, жест, модуляция голоса, расположение слов, ритм — все это связано с музыкой, также как и декламирование; геометрия тоже тесно связана с риторикой: и тут, и там используется логическая дедукция, метод силлогизмов (I, 10, 49).

Словом, оратору необходимо пополнять свою культуру и образованность в пределах профессиональной практики. Квинтилиан довольствуется тем, чтобы оратор имел представление о предмете, о котором предстоит ему вести речь; ему не все случаи могут быть известны, однако он должен быть в состоянии говорить обо всех (II, 21, 14). Цицерон, напротив, требует для развертывания речи всестороннего исчерпывающего знания предмета, обосновывая свою программу высшего образования на принципе: оратор должен владеть изобилием материала и словаря («Об ораторе», I, 6, 20; III, 31, 125).