Я увеличил на карте этот участок. Да, это единственное место, где можно напасть на наш караван неожиданно.

Все остальные участки дороги пролегали через плоскую, как стол, равнину. И спрятаться там было совершенно негде, ну разве что в небольших рощицах скрюченных деревьев, но это совершенно несерьёзно.

Конечно, можно было и закопаться в каменистую почву, но я, с помощью моего питомца Проньки, быстро вскрою такие ухоронки.

— Тогда, Семён, дай команду ребятам, которые на мехе, перед холмами затормозить, пусть там уйдут в сторону от дороги и прикинутся кучей металлолома, — выдал я умную мысль, но потом добавил, — если что изменится, я заранее сообщу.

— В смысле, если изменится? — не понял Семён.

— Я в том смысле, что на расстоянии километров пяти смогу уверенно обнаружить засаду. Это на случай, если эти ребята решили не в холмах нас ждать, а где-то в другом месте. Хотя, я думаю, это очень маловероятно.

— Хорошо, — хмыкнул Прокопьич, и даже не стал выпытывать, как это я собираюсь за пять километров засаду обнаруживать, — скорость у меха не такая, как у нас, и к холмам мы примерно в одно время выйдем, — но, сказав это, всё таки связался со вторым нашим отрядом и довел до подчинённых все мои указания.

Двигатели мерно урчали, бронеход покачивался, убаюкивая. Я отправил Проньку вперёд и наказал ему будить меня, если что. После чего прикрыл глаза и задремал.

— Эй, бездельники! — командир гвардейцев Троекотова, Аполлинарий Александрович Дратвин был, как всегда, недоволен своими подчинёнными, — куда вас нелёгкая-то понесла?

— Дык, мы это… — командир отделения, лихорадочно думая, а зачем, действительно, его подразделение попёрлось в эту седловину между холмами, пробовал уболтать начальника. Но тот быстро это дело просёк и пресёк.

— Да что ты говоришь? — издевательски ухмыльнулся Дратвин, — ты не виляй, ты так и скажи, что попёрлись мы туда сдуру… В общем, бери своих обалдуев, и лезьте на вершину этого холма. Там, наверху, оборудуете пулемётное гнездо и, наверное, ещё позицию для станкового излучателя. Ну, окопы полного профиля копаете, как обычно.

У старого служаки, командовавшего в Имперской армии пехотным батальоном, был пунктик относительно оборудования позиций, рытья окопов, устройства блиндажей и прочей полевой фортификации. Это дело он знал и любил.

Но привить любовь к земляным работам своим подчинённым ему, как он ни старался, никак не удавалось.

Гвардейцы, которые служили господину Троекотову под его началом, все поголовно ненавидели шанцевый инструмент лютой ненавистью.

— Есть! — откликнулся сержант, и зло крикнул своим, — ну, что встали? Все слышали, что делать? Вопросы есть?

Ответом ему было невнятное мычание гвардейцев, понимающих, что лопатами им таки придётся вволюшку помахать.

— Раз нет вопросов, то давайте наверх забирайтесь и готовьтесь работать, — солнышко припекало, и на шее сержанта уже сверкали капли пота, — я сейчас поднимусь, и конкретно покажу, где копать и насколько глубоко.

— Так, а ты чо лыбишься? — ласково спросил Аполлинарий Александрович второго сержанта, — думаешь для тебя и твоих раздолбаев работы не найдётся?

— Я не думаю! — молодцевато гаркнул Ерофей, командир второго отделения.

— И правильно, думать вредно, — издевательски похвалил его командир, — а тебе, так особенно вредно. В общем, не думай, а дуй на ту сторону дороги, и оборудуй на возвышенности позиции для своего отделения, пулемётное гнездо и позицию для ПТРК. Всё понятно?

— Так точно! — бодро ответил Ерофей, в точности следуя древнему солдатскому завету о том, что подчинённый пред лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство, — разрешите выполнять?

— Да, — ухмыльнулся командир.

Бойцы второго отделения, облачённые в экзоскелеты направились на противоположную сторону дороги, вслед за своим сержантом.

А сам командир двинулся в сторону прячущихся за холмом двух гусеничных танков и ещё нескольких, окрашенных в хаки, приземистых боевых машин.

Приблизившись к стоящей технике, Аполлинарий Александрович заорал:

— Эй, Влас, а ну подь сюды!

Движения у припаркованной техники никакого не обозначилось, не смотря на изрядную громкость начальственного крика.

— Влас, банник тебе в задницу, вылазь, дармоед!

Видимо тот, кого звали Власом понял, что начальство его так или иначе разыщет, а разыскав, отымеет не укладывая, как это у него заведено, а потому решил таки вылезти на свет божий.

В стене бронированного кунга с венчиком антенны на крыше открылась дверь солидной толщины, и в дорожную пыль колобком выкатился толстенький мужичок с румяными щёчками и пышными пшеничными усами.

— А, вот он ты, — довольно осклабился Аполлинарий, — ну, подойди ближе, не бойся, не съем я тебя, колобочек ты наш.