К десяти часам стало уже окончательно ясно, что никакою штурма не будет. ГКЧП лопнул, как мутный, зловонный пузырь на болоте.

— По «Эху Москвы» ребята слышали, что они сейчас драпают во Внуково, — возбужденно рассказывала дама с усталой челочкой над припухшими от бессонной ночи глазами. — Шкуры свои спасают.

— Вот бы поймать их… — мечтательно сказал кто-то.

— А что, — ответили ему. — Айда во Внуково, всех там и накроем.

Лика слушала вполуха, не особенно вникая в то, о чем говорили вокруг. Внутри будто что-то отпустило, затянутая сверх всякого предела пружина зазвенела и, вместо того чтобы лопнуть, тихо развернулась и теперь проворачивалась на холостых оборотах. Лика наслаждалась пустотой и бездействием, как обжора радуется минутной передышке между трапезами.

И тут она вспомнила о Мите. Он, наверное, где-то здесь, разыскивает ее. А она… Хочется ли ей, чтобы он сейчас ее нашел? Пожалуй, нет.

Лика искоса посмотрела на Виталия. Он стоял поодаль, засунув руки в карманы, и разговаривал с каким-то человеком. Почувствовав на себе ее взгляд, он повернулся и подмигнул ей.

Лики вспомнила, как давеча согревалась у него на груди и улыбнулась воспоминанию. Нет, она решительно не хочет сейчас видеть Митю. Что-то произошло за эту ночь, неуловимое, но важное, и Мите здесь места нет. Слишком тесно, хлопотно и суетно все выйдет.

Гаденькая, какая мыслишка, подумала Лика и гут же мысленно закрыла для себя этот вопрос. Пусть все идет своим чередом, а там будь что будет.

Часам к двенадцати люди стали расходиться. Усталые, счастливые, они прощались друг с другом, чтобы никогда больше не встретиться. Все понимали это, но понимали также и то, что навсегда останутся родными. Слишком много было пережито за эту страшную ночь, чтобы когда-нибудь забыть. Они уходили победителями, измочаленными, но нe сломленными, несмотря ни на что.

— Ну что. Прекрасная Елена? — сказал Виталий. — Победа все-таки осталась за нами. Я думаю, это стоит отметить. Приглашаю в мою берлогу.

— У меня машина, — отозвалась Лика.

— Даже так! Неплохо, вполне в духе времени.

Он небрежно обхватил ее за плечи, и они зашагали в сторону американского посольства, где терпеливо дожидался верный «жучок».

Все было странно: и то, что она сидит босая на ковре в квартире практически незнакомого мужчины, и то, что чувствует себя при этом совершенно естественно.

Виталий оказался профессиональным фотографом. Вместе с несколькими приятелями он снимал обшарпанный подвал мрачноватого серого дома на Солянке, снимал за вполне символическую плату, поскольку все предприятие имело статус творческого объединения и под этим соусом пользовалось различными льготами.

Подвал разделили перегородками на отдельные «берлоги», провели коммуникации и отделали кто во что горазд, чем Бог послал.

Обитало их, здесь пять человек, два фотографа и три художника, жили своеобразной коммуной, но на ноги друг другу не наступали, уважали творческую независимость.

В этот час в мастерских никого не было. Лика с любопытством огляделась. «Берлога» Виталия стоила того.

Это была комната метров в пятьдесят с четырьмя небольшими оконцами под потолком, занавешенными тяжелыми темно-красными портьерами до полу. Стены были отделаны дощечками, тонированными темным лаком, с выжженными на них знаками зодиака. По стенам развешаны сильно увеличенные фотографии и картины без рам.

Светильники под круглыми красными абажурами были беспорядочно расставлены по всей комнате. По углам громоздились штативы, лотки, рамки и прочая фотографическая дребедень. Кровать в углу, низкий столик, несколько стульев и кресел, вот, пожалуй, и все.

Лика принялась разглядывать фотографии. Они были хороши, одна из них особенно привлекла ее внимание. Улица в одном из новых районов Москвы, высокие, однотипные дома. Сумерки и камера фотографа превратили их в причудливый, таинственный лабиринт. На первом плане, спиной к объективу, — девушка, видна только щека, да длинные пряди белокурых волос. Медлит на порото неизведанного, колеблется, прежде чем сделать шаг вперед.

Лика даже подошла поближе, чтобы получше разглядеть, настолько ее увлекло схваченное автором настроение.

Дверь скрипнула. Вошел Виталий с подносом, на котором дымились две чашки, и бледнела тарелка с сыром и яблоками.

— Осмотр холодильника особых результатов не принес, — бодро заявил он, ставя поднос на ковер. — Чего, впрочем, и следовало ожидать. Зато глинтвейн удался на славу.

Лика скользнула на ковер и прихлебнула из чашки горячую пряную жидкость.

— М-м-м, — с наслаждением простонала она. — Что-то особенное!

— Корица! — провозгласил Виталии. — Весь фокус в корице. По такому случаю был уничтожен весь запас Ульмаса. Последствия непредсказуемы, но я готов ответить по всей строгости закона.