Одних я касаюсь невзначай в тот единственный миг, когда могу дотянуться; других я по праву могу считать своими созданиями, ибо слишком многие обстоятельства их судьбы произошли по моей воле. Обстоятельства рождают человека, лепят бесформенную глину, обжигают ее, и смертный становится тем, что я хочу видеть. Инструментом, не знающем о своем предназначении. Стрелой, не знающей, в какой момент она будет взята из колчана и в какую мишень направлена.

Одни получают от меня дары, у других я забираю что-то важное, а третьим посылаю желание действовать.

Они своевольны и строптивы, эти смертные, упрямы, словно игла, которую берут масляными пальцами. Норовят вывернуться из рук и поступить по-своему, отказаться от дара и забыть о боли потери; слова не становятся делами, а дела порой слишком далеки от того, что мне нужно.

Я не тороплю и не принуждаю их: я не могу себе позволить быть обнаруженным, замеченным временными хозяевами, опекунами этого мира. Поколение для меня - всего лишь ход в игре; я могу ждать, отложив в сторону слишком упрямый или испортившийся инструмент.

Сейчас я смотрю на вышивку и понимаю, что узор, созданный мной - на грани уничтожения. Более нетерпеливому это могло бы показаться победой; на грани победы и поражения застыл он, ибо дверь могла бы быть открыта уже сейчас, но тогда в нее вошел бы не только я, а еще и мой брат, истинный создатель, готовый стать уничтожителем...

И я обрываю нить и острыми ножницами вспарываю несколько стежков.

Это опасно, очень опасно.

Но все же менее опасно, чем позволить узору сложиться именно сейчас.

Пока не я один ожидаю у двери.

4. Собра - Сеория

– А где король?

– Его величество с утра почувствовал себя дурно, он не будет присутствовать, - объяснил пожилой седовласый господин, сидевший верхом с таким залихватским видом, словно ему было лет двадцать.
– Об этом объявили полчаса назад.

Юноша вежливо поблагодарил старика, потом отвернулся к своему спутнику и приблизил голову так, чтобы его слова были слышны только им двоим.

– Бернар, если короля не будет, может быть, мы уедем?

– Молодой господин, король сам всех по головам не считает, но у него счетчики найдутся, - сквозь зубы объяснил Кадоль.
– Вы уже пропустили парад...

Саннио вздохнул, потрепал Крокуса по гриве и отвернулся, пытаясь высмотреть в толпе благородных господ знакомые лица. Некоторых он помнил по прогулкам в парке, других - еще по временам своего недолгого секретарства. Краем глаза он увидел давешний "куст сирени", то есть младшего сына владетеля Лебелфа; траурный темно-синий кафтан тот ухитрился украсить зелеными лентами, так что теперь мог смело называться "клумбой анютиных глазок". Хлыщ тоже заметил господина Гоэллона, резко повернул голову в сторону. Напомаженные кудряшки никуда не делись, впрочем, летняя жара обещала покончить с ними быстро и безжалостно.

Юноша мстительно усмехнулся. Злопамятность - грех, но зато какой приятный!

Радость от воспоминаний о триумфе резко оборвалась, когда взревели медные трубы. Саннио взглянул на сколоченный ночью помост. Возвышение, к которому вели семь ступенек, было застлано алой тканью. Чуть в стороне располагался высокий навес. Под ним должен был сидеть король, но вместо него в ложе находились лишь старший принц, комендант, еще несколько чиновников министерства, верховный судья, архиепископ Марк и казначей. Остатки королевского совета. Если бы дядя не уехал из столицы, ему тоже пришлось бы находиться там, наверху. Все же прочие благородные люди Собры стояли или сидели верхом под навесом; чтобы увидеть королевскую ложу, приходилось выворачивать себе шею.

Впрочем, самое интересное сейчас происходило не там, где в окружении людей намного старше его сидел светловолосый щуплый мальчик-принц, а на алом помосте. Четыре трубача, за ними - шестеро солдат королевской гвардии в парадной форме, потом - священник в бело-золотом облачении, палач в маске и кожаном переднике, как у кузнеца. Вся эта компания величаво взошла по ступенькам и построилась на помосте. Трубачи - по углам, солдаты - между ними по бокам, солдат и священник - возле колоды.

Саннио разглядывал лица, одеяния, позы.

Гвардейцы - все как на подбор высокие, широкоплечие. Красивые равнодушные лица, начищенные нагрудники с блистающими золотом гербами, в руках - алебарды. Они смотрели прямо перед собой; задача их была - соблюсти церемониал. Народ сдерживали другие, те, что стояли внизу, окружив помост в два ряда.

Краснолицые трубачи, обнимающие свои огромные инструменты, втихаря глазели по сторонам, хотя и старались иметь строгий вид. Один высматривал кого-то в толпе, даже украдкой привстал на цыпочки.