После долгой и напряжённой операции, где каждое движение приходилось контролировать до мельчайших деталей, я, наконец, выхожу из операционной. Всё тело гудит от усталости, словно я только что поднялась на вершину горы. Заходит ассистент, бросает на меня восхищённый взгляд, но сил улыбнуться уже нет — лишь кивок.

В ординаторской тихо, как в библиотеке. Коллеги, видимо, разошлись по палатам или ушли домой. Я опускаюсь на диван, небрежно стягивая шапочку и растирая виски. Закрываю глаза, планируя отдохнуть хотя бы минутку, прежде чем собраться и пойти домой.

Тишина нарушается звуком шагов. Не открывая глаз, сразу понимаю, что это Рома. Его походку я бы узнала из тысячи — уверенная, немного торопливая.

— Ты как? — тихо спрашивает он, подходя ближе.

— Жива, — коротко отвечаю, даже не поворачивая голову.

Чувствую, как Рома медлит, словно собирается что-то сказать или сделать.

Но тут звонит его телефон. Слышу, как он достаёт его из кармана, хмурится, потом нажимает на кнопку.

— Да. Что случилось? — голос его резко меняется, становится напряжённым.

Пауза. Он слушает собеседника, а я открываю глаза и смотрю на него. Лицо Ромы стремительно темнеет, будто на него легла тень.

— Вызови скорую. Немедленно! — голос становится жёстким, почти приказным.

Не дожидаясь ответа с другой стороны, он отдает команды и выбегает из ординаторской, даже не взглянув на меня.

32

Рома

Выбегаю из больницы и запрыгиваю в машину. Холод весеннего утра сразу пробирает до костей, но я даже не думаю прогревать двигатель. Времени нет. Рус один дома с Ирой, и судя по его звонку, ситуация серьёзная.

Когда он звонил, голос дрожал так, что срывался, хотя ломка у него закончилась год назад.

— Пап, что делать? Маме плохо, она потеряла сознание!

Пришлось взять себя в руки и говорить чётко, чтобы он не паниковал ещё сильнее:

— Вызывай скорую. Немедленно!

— Но…

— Немедленно, Руслан! И оставайся с ней, пока я не приеду.

Руки дрожат от холода и напряжения, когда я хватаюсь за ледяной руль и выжимаю педаль газа. Машина срывается с места, вылетая на дорогу. В голове крутятся мысли: почему она сознание потеряла? Какого чёрта? Нельзя было оставлять её одну.

Набираю Руса, пока несусь по почти пустым улицам.

— Рус, что там?

— Пап, она очнулась, — голос всё ещё неуверенный, но без паники. — Только… она говорит, что всё в порядке. Ехать в больницу отказывается.

— Вот ещё, — рычу, вжимая телефон в ухо. — Ты объяснил ей, что это не обсуждается?

— Я пытался, но она… — Рус замолкает на мгновение. — Она сказала, что не хочет.

— Какое к чёрту не хочет?! — кричу, чувствуя, как в груди нарастает злость, смешанная с тревогой. — Скажи ей, что в её состоянии это не шутки. Скорая уже приехала?

— Нет, но диспетчер сказал, что будут скоро.

— Хорошо. Держи её в поле зрения и не позволяй отказываться от госпитализации. Всё понял?

— Да, понял, — отвечает он, но я слышу в его голосе растерянность.

— Не паникуй, сын. Я уже в пути.

Бросаю трубку и ещё сильнее давлю на газ, обгоняя редкие машины. Колёса гудят, сердце колотится, мысли одна мрачнее другой. Надеюсь, когда приеду, всё будет не так плохо, как рисует моё воображение.

Почему Ира не хочет ехать в больницу? Это упрямство или страх? Чёрт бы побрал её гордость, если она готова рисковать здоровьем ради того, чтобы показать, какая она сильная.

С трудом вписываюсь в поворот, чувствуя, как колеса чуть не срываются с дороги. Пальцы почти сведены от холода и напряжения. Надеюсь, Рус держится, хотя по голосу было понятно, что он напуган. Мальчишка только-только начал привыкать к возвращению матери, а тут такое.

У подъезда торможу так резко, что машина слегка заносит. Вылетаю наружу, даже не закрывая дверь, и мчусь вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки.

В квартире царит напряженная тишина. В гостиной вижу Руса — он стоит рядом с диваном, где лежит Ира, бледная как мел.

— Мам, папа пришел, — говорит Рус, оборачиваясь ко мне.

Подхожу ближе, наклоняюсь к Ире. Она открывает глаза, но взгляд мутный, явно не в себе.

— Ты что творишь, Ира? — шиплю, стараясь сдержаться. — Почему не хочешь в больницу?

— Это… ничего страшного, — голос слабый, едва слышный. — Просто голова закружилась. Уже лучше.

— Лучше? — повторяю раздраженно, глядя на её бледное лицо и дрожащие руки. — Ты не в том состоянии, чтобы решать, что лучше.

Рус смотрит на нас с тревогой, переминаясь с ноги на ногу.