Как почетных гостей из страны, чьего расположения Япония активно добивалась, Отта и Зорге принимали со всей возможной пышностью. Отт осмотрел войска и посетил новую столицу Маньчжоу-го, Синьцзин (современный Чанчунь). Они проехали по Южно-Маньчжурской железной дороге, почти наверняка на новеньком “Азиатском экспрессе”. Построенный на сталеплавильном заводе “Сова” в Японии специально для китайской колеи, “Азиатский экспресс” мог разгоняться до 133 км/ч и был самым скорым регулярным поездом в Азии, а также одним из самых скорых поездов в мире – на тот момент.

У Зорге технологическое чудо Южно-Маньчжурской железной дороги вызывало далеко не праздный интерес. В период между передачей этой железной дороги Россией под контроль Японии после Русско-японской войны 1905 года и аннексией Маньчжурии в 1931 году компания Mantetsu, руководившая железной дорогой, функционировала в Китае как государство в государстве. Она приносила баснословную прибыль, обеспечивая японскому правительству свыше четверти всего подоходного налога в 1920-х годах за счет грузовых перевозок соевых бобов и растительного масла из внутренней части Китая. В 1927 году Mantetsu осуществляла половину мировых поставок сои в Японию и на другие азиатские рынки[54], а к середине 1930-х железная дорога перевозила уже свыше 17 миллионов пассажиров в год.

Подлинная же важность Mantetsu, однако, была в том, что она служила инструментом японской колонизации Маньчжурии. У компании была собственная армия (одиозные железнодорожные войска Квантунской армии, организовавшие провокацию, которая привела к захвату Маньчжурии), а также собственные исследовательские бюро, департаменты городского планирования, полиция, спецслужба и рабочие поселки. Едва японские колонисты, получив официальное разрешение, двинулись в Маньчжурию – к 1940 году их было уже свыше 800 тысяч, – Mantetsu построила для них современные поселения по последнему слову техники вдоль железной дороги, где была проведена современная канализация, разбиты парки и построены замысловатые современные здания, значительно превосходившие то, что можно было увидеть в самой Японии. Идеологический посыл был очевиден. Японцы пришли как цивилизаторы Китая – а заодно и всей остальной Азии.

Железная дорога была также жизненно важным военным активом, столь же значимым для японской армии, как военные корабли и угольные станции для японского флота. Здесь-то и была загвоздка. По условиям Портсмутского мирного договора, подписанного после Русско-японской войны, все железнодорожные линии к северу от Синь-цзина все еще находились под контролем России[55]. На станции Куанченцзы менялась ширина колеи: вместо стандарта в 4 фута 8 1/2 дюймов в российской части колея составляла 5 футов (уникальная российская колея, изобретенная американским инженером путей сообщения Джорджем Вашингтоном Уистлером). На практике же – и эта деталь сыграет жизненно важную роль в эскалации напряжения между Москвой и Токио – это означало, что японский состав просто физически не мог пройти по путям, находившимся под контролем Советов. Это также означало, что после захвата Японией всей Маньчжурии значительная часть стратегически важной железной дороги, уходящей вглубь Маньчжоу-го, оставалась – неожиданно – под контролем Москвы. Ко времени визита Зорге в 1934 году японское правительство выдвигало Советскому Союзу все более настойчивые предложения о выкупе маньчжурской части железной дороги – ив них слышалась явная угроза, что в случае отказа японцы просто захватят ее.

По возвращении в Токио и Зорге и Отт подготовили подробные донесения о политической и военной обстановке в Маньчжурии. Отчет Зорге о поездке произвел на Отта такое впечатление, что он попросил разрешения направить его генералу Георгу Томасу, руководителю экономического департамента Генерального штаба в Берлине. Так между Томасом и Зорге завязалось длительное сотрудничество, в результате которого видный советский шпион получит множество заказов на аналогичные отчеты, став до конца 1941 года главным источником вермахта в области азиатской экономики[56].

Благодаря поездке в Маньчжурию отношения между Зорге и Оттом стали еще более дружескими и доверительными, а Зорге укрепил свои позиции надежного и авторитетного знатока Японии. Единственное, что не нравилось Отту в его обаятельном эрудированном друге, – это его тяга к алкоголю, ставшая причиной для серьезного беспокойства чиновника. “Мои люди присматривали за ним в течение нескольких месяцев, – вспоминал потом Отт, – потому что я боялся, что, выпив, он может проговориться о содержании наших бесед”[57].

Этот деликатный этап в отношениях Зорге с его самым ценным источником был, пожалуй, не лучшим моментом соблазнить жену Отта. Однако именно это Зорге и сделал вскоре после возвращения из Маньчжурии.

Седовласая Гельма Отт была надменной, властной, неприветливой женщиной ростом в шесть футов. Ее японские друзья прозвали ее мацу но ки, сосной. Она бывала груба с женами подчиненных Отта и свысока смотрела – не только в буквальном смысле – на японок[58]. Гельма была на год старше Зорге, когда осенью 1934 года между ними завязался роман. Но быть может, самой удивительной особенностью Гельмы было то, что когда-то она была коммунисткой и даже состояла в партии[59]. Ее первый муж, Эрнст Май, архитектор-визионер, учился в Англии у Рэймонда Ануина, пророка идеологии города-сада[60]. Он был также увлеченным социалистом. Пара вращалась в левых кругах родного для Мая Франкфурта до самого развода в 1918 году. Возможно, Зорге даже встречал Гельму в разгар революционной борьбы 1919 года. Разумеется, у них должно было быть много общих левых друзей и знакомых из Франкфурта.

Как бы досадно это ни было для Гельмы в ее новом образе нацистской домохозяйки и жены порядочного полковника Отта, в социалистическом мире Май стал знаменитостью. Во Франкфурте он был архитектором и проектировщиком революционной широкомасштабной программы застройки, известной под названием “Новый Франкфурт”. Многие из его блочных конструктивистских зданий – например, Siedlung Romerstadt с округлым фасадом и Zickzackhausen, дома, выстроенные зигзагом, – сохранились по сей день. В 1930 году, завершив проект “Новый Франкфурт”, Май уехал из Германии в Россию, где его команда передовых архитекторов – известная как “Бригада Мая” – взялась проектировать целые города социалистической утопии, в том числе шахтерский город Магнитогорск[61].