С вокзала в Энгельсе Клаузенов повезли по унылым приволжским степям на 120 километров на восток, в Красный Кут, небольшое поселение на реке Еруслан. К востоку отсюда, за обширными степями лежал Казахстан, к югу – Сталинград. У супругов, наверное, возникло впечатление, словно они оказались на краю света. Макса направили работать на местную машинно-тракторную станцию, входившую в состав новой распространившейся по всей России системы аренды новых тракторов советского производства местным колхозам[26]. Клаузен обустроил там систему радиосвязи между разбросанными по обширной местности колхозами – явное понижение по службе по сравнению с его прежними обязанностями по настройке международных подпольных радиопередатчиков. Макс также обустроил переносные радиостанции, транслировавшие для крестьян “Московское радио” и другие появляющиеся каналы. Анна временно устроилась работать учительницей[27].

Супруги вскоре привыкли к тяжким условиям новой жизни, проявив характер и стоицизм, незаменимые качества для шпионской работы. К февралю 1935 года Клаузен столь прочно здесь обосновался, что решил проигнорировать телеграмму от 4-го управления с приказом вернуться в Москву. Он даже не представлял себе, что его наконец вызывает его бывший начальник Зорге. О чем бы ни говорилось в сообщении от Москвы, Макс, очевидно, предпочитал оставаться в неведении. Через месяц Берзин направил ему уже более настойчивое приглашение, которое Клаузен снова из гордости оставил без ответа. В марте руководитель рескома партии лично привез из Энгельса в Красный Кут третью телеграмму, на этот раз подписанную самим наркомом обороны Климентом Ворошиловым[28]. Партийный чиновник вручил Клаузену послание со словами: “Что ж… Макс, вы должны возвращаться в Москву”[29]. Оставив Анну в Красном Куте, Макс отправился в двухдневную дорогу в Центр.

Берзин, человек, не привыкший встречать сопротивление подчиненных, был с Клаузеном неприветлив. (Клаузен не знал, что Берзин разбирает завалы после копенгагенского скандала и находится на грани отставки.) Берзин потребовал от Клаузена ответа, почему он дважды проигнорировал приказы. “Я не исполнил их, так как у меня образовалось надежное положение и жизнь в Поволжье налаживалась, – смело сообщил Клаузен своему начальнику. – Поэтому я не хотел возвращаться в Москву”[30]. Эта встреча должна была стать “перепутьем: смогу ли я начать честную рабочую жизнь, или меня отправят за границу как международного разведчика”, – писал Клаузен в своих послевоенных мемуарах. На самом деле как у действующего офицера формально у него не было выбора. Берзин приказал ему вернуться в радиошколу в Подмосковье, где он встретился со своим старым товарищем Вейнгартеном, изучавшим внутреннее устройство и возможности американских передатчиков и – разумеется, это был ключ к планам 4-го управления – японских коротковолновых приемников.

Через месяц, к удивлению Клаузена, в Москве появился его старый начальник Зорге. Храня верность шанхайским привычкам, он решил провести собеседование с двумя радистами в баре у радиошколы. К концу встречи было ясно, что в роли радиста в Токио Зорге хочет видеть Клаузена[31]. Клаузен, всегда питавший к Зорге симпатию и уважение, согласился. Это будет самое важная – и последняя – миссия Клаузена.

Как Зорге и обещал, они с Катей отправились в небольшой отпуск на Черное море в Гагры. По словам ее сестры Марии, Зорге сказал Кате, что забыл, на каком языке должен говорить, проснувшись в гостинице в чужом городе. “Он, конечно, вспомнил, но осталась досада, что нервы сдают”, – писала ее сестра. В то же время Катя делилась с Марией, что в целом считает мужа “спокойным, уравновешенным человеком”[32].

Тем летом Зорге часто виделся со старыми товарищами. В их числе был и Игнатий Рейсс, урожденный Натан Маркович Порецкий, один из создателей 4-го управления и величайших советских нелегалов, со своей женой Елизаветой[33]. Рейсс работал вместе с Зорге в Москве в 1933 году, и вполне возможно, они знали друг друга еще в Берлине в конце 1920-х годов. Зорге также встречался со своим бывшим покровителем в Коминтерне Отто Куусиненом и Григорием Смолянским, бывшим секретарем ВЦИК. Ни один из руководителей Коминтерна не выражал оптимизма относительно будущего. Партия оказалась в единоличном распоряжении Сталина, всегда с недоверием относившегося к Коминтерну. В то же время и сам Коминтерн давал крен, как потом скажут, “правый уклон”, выражая еретическую готовность перед лицом растущей фашистской угрозы заключать соглашения с левыми партиями, неподвластными Советам. Григорий Зиновьев уже стал жертвой чистки, в то время как бывший глава Коминтерна Николай Бухарин был отстранен от политики и на тот момент руководил “Известиями”. Нескрываемое недоверие распространялось на всех иностранцев, даже лояльных коммунистов.

К середине июля гостиница “Люкс” приютила делегатов со всего мира, приехавших в Москву на 7-й конгресс Коминтерна. 4-е управление дало Зорге указание не принимать в нем участие. Его новая миссия в Японии была слишком важна, и он не мог разоблачить себя даже среди лояльных членов партии лишь ради того, чтобы, выражаясь словами отчета о копенгагенском провале, “поболтать со старыми друзьями”. Даже вербовщик Зорге в ОМС, Мануильский, согласился с этой мерой, запретив ему посещать конгресс. Новое ценное прикрытие Зорге в Японии охранялось столь рьяно, что его имя удалили из всех, кроме самых секретных, списков членов КПСС.

Возможно, Урицкий ограждал Зорге, держа его на отдалении от рушившегося Коминтерна. На том конгрессе, не считаясь со сталинским курсом, руководитель болгарской коммунистической партии Георгий Димитров и его итальянский коллега Пальмиро Тольятти настойчиво выступали за новую политику формирования “народных фронтов” с левыми единомышленниками, противопоставляя ее “Единому рабочему фронту”, подразумевавшему объединение лишь с теми партиями трудящихся, которые были одобрены Советами. В этом политическом самоубийстве их поддержал Мануильский. Схему, которую сталинисты воспринимали как ересь, поддержало подавляющее большинство делегатов. Идея объединения социалистических сил действительно была весьма разумной. Вскоре она принесет результаты в Европе, приведя в 1936 году к избранию во Франции левого премьер-министра Леона Блюма и к победе левого “Народного фронта” в Испании. Но Сталин карал за любые действия, выходившие за пределы его непосредственного контроля. Поддержав народные фронты, Коминтерн подписал собственный смертный приговор. У Сталина уже был план по уничтожению его руководства. 7-й конгресс Коминтерна станет последним.

В августе 1935 года, как раз когда конгресс подходил к концу, Зорге пошел на риск, чтобы встретиться с финским коммунистом Ниило Виртаненом, своим старым приятелем из секретариата ИККИ. Из рассказа об этой встрече – пусть и из третьих рук, – со слов бывшей жены Отто Куусинена, Айно, следует, что Зорге был далеко не рад необходимости возвращения в Японию и начал серьезно сомневаться в своих отношениях с Советским Союзом. Друзья встретились в “Большой Московской гостинице” и много выпили. Виртанен признался, что его угнетало разрушение Коминтерна и разочарование Сталиным; Зорге – что он устал от шпионской работы. Как Виртанен потом рассказывал Айно, Зорге сетовал, что хочет уйти из советских спецслужб, но не может этого сделать. Он понимал, что в Советском Союзе он в опасности, но не мог бежать в Германию. Советские жизнеописания изображают Зорге человеком со стальной волей, целеустремленным и суровым профессионалом, неутомимым пауком, плетущим свою паутину обмана. На самом же деле Зорге сам застрял в собственной паутине так же, как и все агенты, которых он очаровывал и соблазнял. Готовясь к отъезду в Токио, Зорге понял, что просто не может отказаться от продолжения миссии, несмотря на личные опасения[34].