Как бы то ни было, коммунистическое прошлое Гельмы даже в Токио вызывало некоторое смущение. Возможно, в Токио у них с Зорге было что-то общее как у левых единомышленников в мире сгущающегося нацизма. Вероятнее же, что Гельма жила в браке без любви и не устояла перед соблазном в лице привлекательного смутьяна, недавно влившегося в их общество. Феноменальное либидо Зорге, безусловно, одержало верх над его разумом.

На самом деле Отт не возражал против интрижки жены. То, что он был в курсе ее романа, можно было понять по одному лишь эпитету, которым он наделил своего нового лучшего друга – “der unwiderstehliche” – неотразимый. Насколько он страдал под этой шутливой маской, нам неизвестно. У Гельмы к Зорге проснулись необъяснимые материнские чувства. Она пыталась поуютнее – или поинтимнее – обустроить его богемную берлогу на улице Нагасаки, заказав туда шторы. Как бы то ни было, роман продлился недолго, и Зорге вспоминал его со свойственным ему безразличием. Несколько лет спустя, после того как шанхайский радист Макс Клаузен присоединился к Зорге в Токио, его жена Анна сказала, что Гельма Отт – “красавица”. “Не говори мне об этой женщине”, – ответил Зорге. “Чего ты от меня хочешь? Она нужна нам”[62]. А когда последняя японская любовница Зорге нашла снимки седой европейской дамы, чьи глаза “светились от счастья”, она была убеждена, что изображенная на фотографии дама была влюблена в человека, сделавшего этот снимок. Когда она стала расспрашивать об этом Зорге, он сказал, что это его бывшая любовница Гельма Отт. “Между нами уже все кончено. Мы просто друзья. Госпожа Отт – хороший, добрый человек”[63].

Доверие Ойгена Отта к своему необузданному другу получило нагляднейшее подтверждение, когда в токийский филиал национал-социалистической рабочей партии прислали нацистский партбилет Зорге номер 2751466. Зорге официально вступил в местную парторганизацию 1 октября 1934 года, став, возможно, единственным человеком в истории, который являлся одновременно членом немецкой нацистской и советской коммунистической партии. Он стал регулярно посещать партсобрания, а после отъезда председателя в том же году соратники-нацисты попросили Зорге занять этот пост. Он посоветовался с Дирксеном и Оттом, и они поддержали эту идею. “Ты должен стать руководителем филиала, – говорил Отт Зорге. – Тогда у нацистов будет новый интеллектуальный лидер”[64]. Зорге, очевидно, не уловил иронии в этой ремарке. Однако одобрение Оттом его кандидатуры явно свидетельствовало, что и он лично, и немецкое сообщество в Токио высоко оценили заслуги Зорге.

В конечном счете Зорге отказался от этой чести – вполне разумно, так как не все члены немецкого сообщества в Токио были нацистами, а многие, в том числе некоторые немецкие евреи и миссионеры-лютеране, открыто выступали против нацистской партии. Тем не менее, появляясь в посольстве, Зорге непременно надевал нацистский значок. Он также периодически читал лекции после партсобраний: так, в один памятный вечер он рассказывал собравшимся нацистам, вероятно с удивительным знанием дела, о Коминтерне и его методах распространения революции.

В январе 1935 года в Токио прибыла новая советская разведчица, выполнявшая самостоятельное задание. Это была Айно Куусинен, первая жена финна Отто Вилле Куусинена, секретаря Исполкома Коминтерна. С Зорге она познакомилась в 1924 году, когда он работал в секретариате Коминтерна. После развода Айно завербовало 4-е управление, отправив ее на подпольную работу в Соединенные Штаты. В “свободной атмосфере” Америки у Айно возникало все больше сомнений относительно коммунизма; по крайней мере, так она говорила, выехав на пенсию в Италию в 1965 году[65]. Своими сомнениями она, по-видимому, ни с кем не делилась, так как Берзин направил ее в Токио, дав на редкость необременительное задание – внедриться в японское высшее общество в роли писательницы. Центр снабдил ее шведским паспортом на имя Эдит Ханссон и обеспечил солидным бюджетом. Но, в отличие от Зорге, Куусинен не должна была вербовать агентов и самостоятельно связываться с Центром. Она должна была получать деньги и отправлять донесения через Зорге, что его явно раздражало. Как и в Шанхае с Нуленсом, Центр был готов рисковать безопасностью Зорге, решая проблемы Коминтерна – на этот раз брачные. Зорге и Куусинен сразу не поладили, когда Айно не захотела идти на первую встречу с ним “в захудалую немецкую пивную”, вероятно, в “Золото Рейна”[66].

Несмотря на раздражение из-за необходимости сотрудничества с Айно Куусинен, Зорге был доволен своими достижениями. Всего за полтора года в Токио ему удалось создать фундамент огромной шпионской агентуры. Вербовка японского источника, обладающего такими связями, как Одзаки, дружба со все более влиятельным Ойгеном Оттом, положение, которого он добился в нацистской партии, корреспондентском корпусе и немецком сообществе, – все это уже было внедрением такого уровня, какого едва ли когда-либо добивался кто-то из советских агентов. Однако проблема с Вендтом до сих пор оставалась нерешенной. С Москвой не было никакой действенной связи, кроме микропленки, которую через Шанхай лично передавал совершенно бесполезный во всех прочих отношениях Вукелич. Но, если не считать неудачного выбора радиста 4-м управлением, сам Зорге планировал все весьма тщательно. В Шанхае ему приходилось мудрить с доставшимися по наследству хаотичными схемами, но в Токио Зорге обладал полной свободой действий без всяких компрометирующих отягчающих обстоятельств в виде местных коммунистов, необузданных знаменитостей левого толка и, самое главное, неумелых кадров Коминтерна.

В созданной Зорге системе был только один структурный дефект – самостоятельные вербовочные попытки его ревностных японских помощников, Мияги и Одзаки. Именно они обернутся потом роковыми последствиями для всей группы. Вскоре после прибытия в Японию Мияги столкнулся с Акиямой Кодзи, старым приятелем из Калифорнии, с которым он познакомился благодаря своей хозяйке, госпоже Китабаяси. Сорокапятилетний безработный, Акияма как раз искал работу, и за юо иен в месяц Мияги нанял его переводить на английский язык собранные для Зорге материалы, освободив таким образом время для полевой работы[67]. Это было рискованно, потому что Акияма не был ни коммунистом в полном смысле слова, ни единомышленником. Зорге был как минимум обеспокоен, в частности, потому что военные донесения, которые Мияги отдавал на перевод Акияме, безусловно, были подозрительными, если не сказать компрометирующими. “В последнее время Мияги, кажется, часто встречался со своим старым другом, вернувшимся из Америки, – писал Зорге в своих тюремных записках. – Он несколько раз говорил мне об Акияме и всегда твердо подчеркивал, что он заслуживает доверия, если я проявлял беспокойство о его дружбе с этим возвратившимся из Америки знакомым”[68].

Одзаки тоже занялся самостоятельной вербовкой. В начале 1935 года он решил написать своему старому информатору из Шанхая – и протеже Смедли, – журналисту Тэйкити Каваи, попросив его вернуться домой для “изучения обстановки в Китае”. Каваи немедленно согласился, несомненно вспоминая впечатление, которое произвели на него Зорге и Смедли во время их совместной работы в Китае. Приехав в Токио в марте, Каваи снял комнату у другого старого приятеля из Шанхая, пламенного ультранационалиста Фудзиты Исаму. Фудзита был опасным, но полезным соседом, так как вращался в самой гуще интриг верхушки японской армии и был в курсе постоянных внутренних перестановок[69]. Одзаки завербовал Каваи в свой второй – исключительно японский – эшелон, сегмент агентуры Зорге.

До весны 1935 года “говорить о реальном выполнении задач почти не приходилось, – писал Зорге. – Это время мы провели в подготовительных работах в условиях очень трудной обстановки в Японии”[70]. Тем не менее в марте 1935 года, причем со значительным опережением сроков, установленных Берзиным для создания токийской резидентуры, Зорге был готов прибыть в Центр с личным донесением – и снова увидеться со своей женой Катей. Кстати было и то, что Одзаки должен был провести весну и лето в Китае, занимаясь сбором информации с командой из Ассоциации изучения восточноазиатских проблем. Встречу назначили на сентябрь, когда оба намеревались вернуться в Токио[71]. В Москве Зорге рассчитывал встретиться со старыми друзьями, которые должны были посетить в июле 7-й конгресс Коминтерна.