Девятнадцатого и двадцать третьего июня верховное командование японской армии и флота провело два решающих совершенно секретных совещания, чтобы выработать политику в отношении СССР. За несколько дней Мияги и Одзаки совместными усилиями собрали суть их решений, главным образом из бесед со словоохотливым выпускником Оксфорда принцем Сайондзи и редактором политического и экономического отделов газеты “Асахи Симбун”.

Фактически, как Одзаки рассказал Зорге в ходе одного из все более частых визитов в дом своего начальника, Япония занимала на тот момент позицию юкусисуги — она ждала, пока хурма не созреет и сама не упадет ей в руки. Иными словами, армия и ВМФ заняли выжидательную позицию, соблюдая как трехстороннее соглашение, так и пакт о нейтралитете, пока Гитлер не одержит убедительную победу над Советами. Тогда Япония вмешается, не давая нацистам возможности заявить свои права на Сибирь. Эта выжидательная позиция получила пышное название “объединенной стратегии интеграции севера и юга… в соответствии с будущими изменениями в международной обстановке”, докладывал Зорге в Москву[12]. В то же время военное руководство Японии приняло решение и далее придерживаться плана экспансии в Юго-Восточную Азию, попутно готовясь к возможному нападению на Россию, если, как с уверенностью утверждал Отт, советские вооруженные силы будут повержены за три месяца.

Пока Одзаки утомлял своими разговорами представителей гражданской власти и выдавал их тайны, Мияги занимался сбором мельчайших крошек развединформации и превращением их во впечатляюще полный коллаж военной стратегии Японии. 26 июня Мияги, преодолев постоянные контрольные пункты полиции и временных наблюдателей за домом Зорге, принес ему новые карты северных островов Японии Хоккайдо и Карафуто (Сахалин), где благодаря помощи Угенты Тагути – агента Мияги в Хоккайдо – были отмечены базы ВВС и военные объекты. Два дня спустя Зорге написал в Центр пространное донесение и передал его Клаузену. Радист с уже характерной смесью трусости и отвращения передал в Центр сокращенную версию сообщения лишь 3 июля. Ключевые сведения оказались непоправимо искажены, потому что в процессе передачи сообщения на пороге Клаузена появился агент Кэмпэйтай, и радисту пришлось отключить электричество, запереть дверь в спальню на третьем этаже, где находилось его радиооборудование, и учтиво поговорить с полицейским, пока тот не ушел[13].

Результатом прервавшейся трансляции Клаузена стало сумбурное сообщение. Он передал прогноз Шолля (основанный, как мы – в отличие от Центра – знаем, больше на принятии желаемого за действительное, чем на фактах), что нападения Японии на СССР можно ожидать “не позднее как через пять недель”. А в следующем абзаце содержалась совершенно обратная информация от Одзаки, докладывавшего, что “японское правительство будет придерживаться пакта о нейтралитете с СССР. Решено послать три дивизии в Сайгон и Индо-Китай. Даже Мацуока голосовал за это, который перед этим был за ориентацию на СССР”[14]. Однако даже в этой парадоксальной и невразумительной форме в Москве телеграмму восприняли серьезно. Подтверждение, что японцы еще не приняли никакого окончательного решения по плану “Север”, отчасти обнадеживало. Голиков приказал разослать ее всему верховному командованию Генштаба.

Впереди были новые важные разведданные. 2 июля в обстановке глубочайшей секретности император Хирохито сам созвал кабинет министров на годзэнкайги — “Совет с участием императора” – для обсуждения стратегических вопросов. Облаченный в военно-морскую форму, император восседал на помосте, по бокам от которого дымились две курильницы с фимиамом, а его министры и военачальники сидели на коленях у низких столов, накрытых парчой[15]. Это была редкая, судьбоносная встреча, имевшая огромное значение для Зорге и его кураторов. В течение нескольких дней после этого совещания Одзаки снова стал выведывать информацию у Сайондзи, узнавшего тайны годзэнкайш от командора Фуидзи из отдела по иностранным делам министерства флота и жаждавшего поделиться ими со своим доверенным другом[16]. “У меня не было секретов от Одзаки”, – вспоминал потом Сайондзи[17]. К 4 июля Одзаки удалось передать Зорге точный рассказ о тайном совещании Хирохито. Император одобрил план наступления вооруженных сил в южном направлении. При этом Сибирь и советский Дальний Восток тоже были включены в планы японской Сферы сопроцветания, а это явно свидетельствовало, что Хирохито ожидал скорого падения в руки созревшей хурмы. Япония, безусловно, хотела отхватить свой кусок Советского Союза – просто не рассматривала необходимость за него сражаться.

От немедленного нападения на Россию Хирохито и его кабинет министров удерживало еще одно соображение. Поскольку сухопутный путь через Россию был прерван войной, Япония больше не могла импортировать военное оборудование из Германии, как это было до тех пор, пока действовал пакт Молотова – Риббентропа. Теперь Япония рассчитывала, что Соединенные Штаты смогут стать альтернативным поставщиком необходимых военных технологий, от радиолокационных станций и электроники до металлорежущих станков и запчастей для двигателей. Сайондзи рассказал Одзаки, что Япония “заняла примиренческую позицию в отношении Соединенных Штатов”, то есть поддерживала старания посла адмирала Номуры по заключению такого же пакта о нейтралитете с Вашингтоном, который годом ранее был достигнут с Москвой[18].

Даже в то время, когда стратеги адмирала Ямамото разрабатывали свои секретные планы по уничтожению Тихоокеанского флота США, официальный Токио все еще надеялся, что пакт о нейтралитете с Америкой даст Японии карт-бланш на экспансию в Азии. Возможные последствия соглашения между Вашингтоном и Токио, которое могло быть заключено летом 1941 года (главное из них – отказ Японии от плана нападения на Перл-Харбор и, как следствие, устранение оснований для вступления США во Вторую мировую войну), остаются одной из самых заманчивых неосуществившихся возможностей в этом конфликте.

Вскоре после годзэнкайги Мацуока на встрече с послом Оттом попытался представить провал планов Германии в выгодном свете. Он сообщил Отту об опасениях императора, что в случае нападения Японии на СССР Сталин станет бомбить японские города. На это Отт – не слишком убедительно – возражал, что, по данным германской разведки, у Советского Союза имеется всего 300 тяжелых бомбардировщиков, находящихся на Дальнем Востоке и способных долететь до Японии, и в их числе не было самых современных самолетов[19]. По словам личного секретаря министра иностранных дел Тосикадзу Касэ, Мацуока тогда наивно пытался убедить Отта, что попытки Японии сдержать Соединенные Штаты и Великобританию в Тихом океане являются не менее важным вкладом в общее дело стран “оси”, чем участие в войне между Советским Союзом и Германией. Однако в результате сказанного Мацуокой, очевидно испытывавшим неловкость из-за собственного поражения в Императорском совете, у Отта сложилось неверное впечатление, будто в конце концов предпочтение будет отдано плану “Север” и нападение Японии на Владивосток – лишь вопрос времени. “Все указывает на то, что Япония вступит в войну против России”[20], – оптимистично докладывал Отт в Берлин 3 июля.

У Зорге была более точная информация. За завтраком в посольстве он расспрашивал Отта о том, как продвигаются его попытки убедить Японию помочь Гитлеру в наступлении на Россию. Отт передал Зорге гарантии Мацуоки, что Япония вступит в войну в течение двух месяцев. Однако из них двоих Зорге более конкретно представлял себе подлинные намерения Японии.

“Мацуока рассказал послу Отту эту версию, чтобы доставить ему удовольствие”, – вспоминал Зорге. Но он знал от Одзаки, что это может быть далеко от истины. 12 июля Зорге составил новую подробную телеграмму в Центр, и это сообщение оказалось искажено меньше, чем предыдущее. Зорге докладывал, что Отт сомневается в намерениях японцев напасть на Владивосток, пока немцы не захватят Свердловск. Поскольку на тот момент немцы были только в Смоленске – примерно в 2200 километрах к западу от Свердловска, – это оставалось, мягко говоря, отдаленной возможностью. “Если Красная армия потерпит поражение, то японцы безусловно вступят в войну, а если поражения не будет, то они будут занимать выжидательную позицию”, – писал Зорге[21].