Потом наступила черная полоса. Сгорела дача. Ладина мама серьезно заболела. Потом в начале лета сын на всем ходу слетел с велосипеда и получил множественные травмы. Лада металась между мамой и сыном. Лето прошло мимо семьи, все очень устали. Позже Лада сказала, что все неприятности были призваны привести ее в чувство, заставить понять, что у нее все хорошо и нужно не требовать у судьбы большего, а радоваться жизни.

Мамино здоровье поправили, переломы сына срослись. Осенью Лада и Федя решили отдохнуть, сняли сына с учебы и махнули на море. Так же весело встретили Новый год в хорошем пансионате. О демографическом проекте забыли. И вдруг получилось.

Я позвонила Ладе в конце апреля, звала съездить погулять в областной центр, нужно было перебить неприятные события. Она отказалась, сообщила под страшным секретом новость, которой боялась радоваться. Мне ее решилась доверить, поскольку уже восемнадцать недель, ребенок начал шевелиться. За подругу я была безмерно рада. Она столько ждала, столько сделала для этого счастья, и вот наконец! Единственное, что немного огорчило, Лада сказала, что из дома теперь ни ногой ни за какие сокровища мира.

Так я лишилась одного потенциального компаньона.

С моей институтской подругой Милой все вышло гораздо проще и горше — она выбыла из числа подруг.

После окончания школы способные амбициозные выпускники уезжали из нашего небольшого города учиться в Москву, Питер, другие крупные города. Так поступила Лада и некоторые мои одноклассники, Дан тоже окончил московский вуз как раз в тот год, когда я оканчивала школу. Я же с юности очень некомфортно чувствовала себя в чужих местах. В составе группы или с надежным проводником могла путешествовать, но как только оказывалась в одиночестве посреди незнакомой улицы, меня охватывала паника. Поэтому я поступила в местный филиал Московского педагогического института.

Мила была моей одногруппницей. Она привлекла меня своей независимостью и бунтарским характером. Везде, где ей только удавалось, она шла против установленных правил. Тогда было время, когда ломались устои, когда черное начали называть белым, хорошее плохим, когда даже вполне неглупые взрослые люди не понимали, на что ориентироваться, чему верить, куда идти, что уж говорить о молодежи и подростках. Стало особенно модно быть дерзким, вести себя вызывающе. Конечно, бунтаркой Мила была очень относительной. По сравнению со мной, тихой, правильной, домашней девочкой, не нарушающей запретов. Настоящую оторву в пединституте не потерпели бы. Позже мое восхищение ее стремлением сделать все по-своему несколько поубавилось, поскольку четких принципов у нее не было. Там, где, с моей точки зрения, ситуацию нужно было отпустить, она перла, как танк, не разбирая дороги, а там, где от ее упорства зависело многое, неожиданно отступала, пуская все на самотек.

Яркая, но нестандартная внешность подруги: резкие черты лица, острые скулы, тонкие губы и выразительные большие глаза — вкупе с харизмой всегда привлекали противоположный пол. С мужчинами Миле не везло. Такова была официальная версия, но скорее им не везло с Милой. Увивались за ней многие, но её строгий контроль качества не проходили. Замужество она считала возможностью изменить свое общественное и материальное положение, подняться на ступеньку вверх.

На последнем курсе она вышла за сына крупного местного чиновника. Жили плохо, ругались беспрестанно. В основе согласия подруги на брак лежал расчет, а любовь молодого мужа сдулась, как проколотый мячик, через год он подал на развод. Во второй раз Мила вышла замуж через пять лет за крепко стоящего на ногах бизнесмена. Вроде бы даже по любви. Родила ему сына, но снова все закончилось разводом. Мила, как я поняла, начала капризничать, тянуть из мужа деньги. По крайней мере, мне она жаловалась, что он очень скупой, хотя она прекрасно одевала себя и сына, дважды в год ездила отдыхать и могла позволить себе домработницу. Её второй муж, Илья, был, на мой взгляд, человеком не прижимистым, но рациональным до мозга костей. Милино нытье он не выносил, а когда понял, что подруга пытается им манипулировать, взбесился. Выгнал в квартиру, в которой она жила до брака, платил весьма скромные алименты, сам покупал сыну одежду, игрушки, книги, и отдыхать возил сам. Миле ни копейки лишней не перепадало, и она кляла бывшего мужа на чем свет стоит.

Потом она не однажды заводила романы, ведь нужно же было, чтобы «у сына был нормальный отец», но браком они не закончились.

В последние годы мы с Милой встречались нечасто. Ни в одних ее отношениях у нас не получалось дружить семьями, как с Ладой и Федей, а «активный поиск» отнимал у нее много сил и времени. Порой подруга исчезала с горизонта на несколько месяцев. После моей поездки в Питер полтора месяца назад она как раз объявилась после нескольких недель молчания.

Моя депрессия по поводу отъезда сына затянулась, и я поняла, нужно что-то в себе менять. Решила поехать на экскурсию от работы. Случаи, когда я выезжала за пределы родного города, можно пересчитать по пальцам. Желание путешествовать было, но не позволял страх. В последнее время я особенно увлеклась телевизионными тревел-шоу. Очень хотелось посмотреть мир своими глазами, а еще глубоко внутри сидела надежда, что небольшой «выход из зоны комфорта» поможет справиться с унынием и тоской. Этот пятидневный тур проходил не только в составе группы, но и с надежным спутником — сослуживицей и моей третьей подругой Верой. Так что нервного срыва со мной не случилось, но и приятного послевкусия не осталось.

Мила позвонила через три дня после этой поездки. Сначала говорила ни о чем, но уже в её тоне я почувствовала что-то недоброе. Потом выпалила:

— Таня, я знаю, что у вас с Данилой все плохо.

Да, из того, что я говорила ей в последние месяцы можно было сделать такой вывод. И что дальше? А дальше я не верю своим ушам.

— Отдай мне его, — говорит женщина, с которой я дружу больше двадцати лет.

Я глотаю воздух, пытаясь выбрать наиболее реалистичный из двух возможных вариантов: у меня что-то со слухом или я тронулась умом, и начались слуховые галлюцинации.

Но оказывается, существует еще и третий вариант.

— Пока ты была на экскурсии, Даня приходил ко мне. У нас все было. Видимо, он думает, как бы помягче с тобой расстаться, а я считаю, зачем кошке хвост по частям рубить?

— Ч-чего? — заикаюсь я, все еще надеясь, что третий вариант — это кошмарный сон, и рано или поздно я проснусь. Но тут ко мне на колени прыгает Персик и бодает мой живот. «Нет, — понимаю я, — в страшном сне он был бы с отрубленным хвостом.»

— Твой муж со мной спал, — визгливо, словно базарная баба, выкрикивает Мила, — Ты уж, наверное, забыла, как это делается. А я Даню отогрела по-женски. Он мне давно нравится, просто не хотела лезть в семью, пока думала, что есть, куда лезть.