Перепсиховавшая, как видно, Оксана стоит напротив, закрывает лицо ладонями. Сдвигает их вниз, открывая глаза. Но при виде нас, расположившихся на полу, тут же снова прячет лицо целиком. В общем, глаза бы ее нас не видели.

Кристина гладит ее по плечу, успокаивает. Смутно догадываюсь, что за потерю туристов на организованной экскурсии Оксану по головке не погладили бы.

Интересно, нас все-таки ждали? Или мы успели ровно к отплытию. Нет сил даже посмотреть на часы, не то что спросить.

Кристина подходит, опасливо косясь на Таню, свернувшуюся калачиком на моих бедрах. Наклоняется, чтоб не говорить совсем уж сверху вниз:

— Вам нужно снова сдать паспорта на ресепшн.

— Угу, — киваю я.

Уводит Оксану. Должно быть, чем-то отпаивать.

Тамаре Петровне тоже неловко смотреть на нас сверху вниз, но она все же подходит ближе и произносит:

— Мы так за вас волновались! Вам сейчас нужно поесть. И обязательно что-нибудь сладкое: десерт, фрукты, шоколад. Чтобы побороть стресс.

— Угу, — повторяю я.

Тамара Петровна тоже уходит. Мы остаемся вдвоем.

Время словно останавливается. Полный вакуум. Нет движения вокруг, нет мыслей в голове. Нет цели, никуда не нужно бежать. Можно хоть до окончания круиза сидеть, прислонясь спиной к прохладным стеновым панелям. Перебирать упавшие мне на грудь каштановые локоны.

Пять минут проходит, или час, Таня шевелится, поднимает голову:

— Пойдем?

Помогаю встать на ноги. Силы к ней вернулись. Идет хоть и не быстро, но достаточно твердо.

Оказывается, мы совсем рядом с атриумом, поэтому сначала сдаем паспорта.

— Куда теперь? — спрашиваю я.

— В ресторан, наверное. Поесть надо.

Поднимаемся на четырнадцатую палубу. В холле у лифтов Таня хватается за меня с шумным вдохом:

— Надо Вале позвонить!

— Он звонил. Когда я искал тебя… У нас талантливый сын, — целую ее в затылок, — сдал сложнейший экзамен на пятерку!

— Что ты ему сказал?

— Что ты не можешь сейчас подойти…

— Да нет, про развод?

— Сказал… что это «сломанный телефон». Бабушка что-то перепутала…

Она с облегчением выдыхает.

Сажаю Таню за столик и понимаю, как мне трудно оставить ее одну даже на минуту.

— Сиди здесь, никуда не уходи, — говорю, словно маленькой девочке.

Приношу кучу разных блюд, несколько десертов. Самому кусок в горло не лезет. Зато пить хочется страшно. Пока бегал по городу, не замечал, как жажда копилась. Не приходило в голову бутылку из рюкзака достать.

Но та, что сидит напротив, тоже лишь ковыряет вилкой в тарелке. Не донесла в рот ни кусочка.

— Та-ань! — окликаю осторожно. Ее затуманенный взгляд фокусируется на мне. — Ешь давай!

— Не хочу.

— Как это? Надо! Ты же хотела, сказала, пойдем в ресторан.

— Это тебе надо поесть! — бесцеремонно приказывает она.

— Не хочу.

Сидим напротив, уставились друг на друга. Я все же что-то засовываю в рот. Демонстративно пережевываю.

— Тань, хотя бы десерт, — двигаю к ней кусок шоколадного торта. — Как лекарство.

В каюте Таня сразу открывает дверь санузла. Но я ее останавливаю:

— Только не запирайся, пожалуйста.

Она смотрит на меня, как на больного, но кивает. Спорить сил нет.

Подпираю спиной дверь. Слышу слив унитаза, шум воды в раковине, а потом подозрительно долгая тишина.

— Ты там что задумала?

— Я скоро, — отвечает невпопад. — Ощущение, что вся в пыли, будто мной улицы подметали. Сполоснусь…

Врываюсь. Она уже сняла сарафан. Смотрит диким взглядом.

— Не хочу, чтоб ты голову разбила, — объясняю свою бесцеремонность.

— Я в порядке! Выйди!

Набираю в грудь побольше воздуха. Проговариваю четко, с паузами:

— Таня! Пожалуйста! Не дури!

Подчиняется. Значит совсем ослабела.

Помогаю ей забраться в душ. Наливаю на мочалку душистый гель. Мою с величайшей осторожностью, как хрупкую фарфоровую статуэтку. Вытираю мягким белоснежным полотенцем. Придерживаю, когда выходит из душевой кабины, и подаю халат.

Не смотреть, понятно, не получается. Стараюсь не думать. Вообще ни о чем.

— Ложись, отдохни, — говорю, проводив до кровати.