Пренебрежение дома распространялось и за его пределы. У голодной и забытой Тани школьный обед нередко оказывался единственным приемом пищи за день. Гордость и самоотречение стали частью ее образа. Она начала ассоциировать чувство голода с собственным контролем над ситуацией, а то, что ее кормят, – с жалостью и подчеркиванием ее отличия от окружающих, что вызывало стыд. Умение сопротивляться приступам голода и не просить еды стало крошечным островком контроля, который был доступен ей посреди окружающего моря хаоса и жестокости. В другое время она объедалась вредной пищей. Токсичные отношения с едой и голодом переросли в булимию: когда мы начали работать, у Тани постоянно случались приступы, она по привычке вызывала рвоту, стремясь не только оставаться стройной, но и избавиться от гнева, стыда и вины, которые преследовали ее. Она гордилась стройным, худым телом. Как и у многих людей, страдающих от анорексии и булимии, так выражался символический протест против взросления, которое, по опыту Тани, предвещало еще больше насилия, боли и страданий.

Когда Тане исполнилось 11, социальные службы наконец-то начали действовать: им пришлось отреагировать на ситуацию, когда пострадали братья – они угодили в эпицентр ссоры между Мэй и ее партнером и получили травмы. Мэй лишили родительских прав. Однако разместить братьев и сестер вместе было невозможно. Неоднократное устройство в приемные семьи срывалось из-за того, что Таня сбегала – часто к матери. В итоге Таню отправили в охраняемый детский дом – учреждение, где содержали детей, которым было небезопасно оставаться в приемных семьях, так как они хотели вернуться в родительский дом, откуда их забрали, а также те, кто совершил преступление, но возраст не позволял посадить их в тюрьму. Для Тани это стало очередным неподходящим и небезопасным местом – одним из тех, в которых она жила все детство. В нестабильной обстановке работники прибегали к ограничению физической свободы детей, когда чувствовали, что у них нет других способов установить границы. Там Таня познакомилась с Диланом, с которым потом стала встречаться. Покинув детский дом в 16 лет, девушка обнаружила, что беременна. У пары родился мальчик Люк, которого Таня воспитывала полгода, а затем он перешел под опеку матери Дилана. Год спустя, остановившись в приюте для бездомных, девушка познакомилась с Ли.

Психотерапия с Таней проходила медленно: в процессе мы осторожно, даже мягко, подбирались к безжалостному насилию и жестокости в прошлом. Воспоминания о том, что она видела и от чего страдала, были настолько сильны, что сохранялся риск возобновления травмы, заставлявшей Таню снова переживать самую острую боль детства, пока мы стремились понять, как это влияет на нее сейчас.

Но забота и поддержка не могли оградить Таню от последствий этих событий и от той физической формы, которую они приняли. Как и у многих женщин, переживших серьезную травму, воспоминания были закодированы в теле, сохранены физически, поэтому она чувствовала, что не просто вспоминает события, а активно переживает их заново. Как пишет психиатр Бессел ван дер Колк, «тело помнит все» и сохраняет повышенную бдительность: даже малейший триггер способен вернуть человека в то время и место, где произошло худшее событие в его жизни [32] . Для повторной травматизации может быть достаточно щелчка выключателя, шагов по половицам или открывающейся бутылки, если эти звуки когда-то были предвестниками серьезного насилия и страданий.

Для Тани этот риск существовал всегда. Она в мельчайших подробностях описывала мне чувства, которые испытывала, когда ей было больно и когда к ней прикасались против ее воли. Она вспоминала застоявшийся запах тела и секса, видела покрытое синяками и перекошенное лицо матери, слышала плач младшей сестры. Такие воспоминания хранятся не только в голове. Травмированный человек вроде Тани не просто вспоминает, что произошло, но и заново проживает это за счет активации телесной памяти. Таня будто возвращается в комнату, где с ней жестоко обращался значимый взрослый с алкогольной зависимостью, где били мать или где ее изнасиловали. Она может видеть пятна на стенах, чувствовать запах спиртного, исходящий о насильника, слышать музыку, которая играла на заднем плане.

Одно из самых глубоко травмирующих воспоминаний Тани было связано с событием, которое произошло вскоре после разлуки с матерью. В 12 лет, будучи в первой приемной семье, Таня познакомилась с ребятами постарше и пошла с ними на вечеринку – так ей казалось. Вместо этого парни отвезли ее в пустой дом и изнасиловали, удерживая в заложницах в течение нескольких часов. Ее принудили к оральному сексу, процесс сняли на видео и выложили в социальные сети. Когда Таню отпустили, она вернулась к приемной матери, но слишком стыдилась произошедшего, поэтому ничего не сообщила об этом ни взрослым, ни полиции. Пока Таня рассказывала о произошедшем, казалось, что она переживает все заново: девушка дрожала, краснела и даже прикладывала руки к горлу, будто вновь испытывая рвотные позывы. Первый сексуальный контакт и связанные с ним чувства вины, стыда и отвращения к себе преследовали девушку до сих пор.

В подобных ситуациях психотерапевт может помочь пациенту заземлиться: напомнить, что человек сейчас не в той комнате, а в этой; не попался в ловушку прошлого, а живет в настоящем; ему больше не угрожают те, кто подвергал насилию. Психотерапевт создает надежную, комфортную и безопасную атмосферу, возвращая пациента в текущий момент. После такой стабилизации человеку легче переносить боль от возврата к травмирующим воспоминаниям, с которыми необходимо разобраться для успешного лечения.

Сессии с Таней приходилось часто прерывать, потому что ее обуревали эмоции или возникал риск диссоциации. Мы использовали технику заземления: я просила назвать пять вещей, которые она видит, четыре – слышит, три – может потрогать, две – попробовать на вкус и одну, чей запах чувствует. Базовые упражнения такого рода напоминают страховочный трос: это путь обратно в настоящее, с помощью которого пациент может исследовать прошлое, но не заблудиться в нем и не угодить в ловушку травм. Вместе с этим психотерапевт должен оценить, как глубоко и как часто погружать человека в глубины памяти. Контроль всегда остается у пациента: у него должна быть возможность остановиться и сделать перерыв, если это необходимо.

Для таких пациентов, как Таня, процесс повторного проживания прошлого может быть мучительным, но он служит важной цели. В ходе психотерапии она смогла связать отдельные случаи пережитого насилия с разрушительными чувствами и моделями поведения, которых она продолжала придерживаться. Девушка стала осознавать, что булимия – это ответ на травму и крайняя форма контроля над телом, которое подвергалось такому обращению. Таня вызывала рвоту, чтобы удалить из организма то, чему там не место. Таким образом она возвращала себе контроль, которого ее лишили. Булимия также была символической формой очищения, воплощением веры в то, что она каким-то образом виновата во всем плохом, что с ней происходило. Частые чистки стали инструментом, помогающим стереть каждое яркое воспоминание, навязчивую мысль и болезненное ощущение, которые тянулись из детства. Для испуганного ребенка под маской взрослой женщины они казались способом наказать себя (Таня считала, что этого заслуживает) и обрести контроль над жизнью, который постоянно ускользал.

Нетрудно понять, почему Таня хотела причинить себе вред. От такого разрушительного хода мысли мы старались избавиться в процессе психотерапии. Мы отслеживали, откуда берутся эти чувства и что вызывает острые воспоминания, а затем старались находить более здоровые способы справиться с ними. Более сложный вопрос заключался в том, почему Таня, будучи семнадцатилетней девушкой, решила причинить такой ужасный вред человеку, которому симпатизировала и доверяла.

Со временем Таня смогла обсуждать эту тему, почувствовала себя в достаточной безопасности и не побоялась того, что ее захлестнет ужас от произошедшего. Это само по себе было достижением, и я понимала, насколько деликатно мне нужно подойти к вопросу.