– Найдем и еще шесть, - говорит "политик".
– Что за твердой идет в Наполеонтие?

– Ну, тут за твердой, братец ты мой, идет, кажись, иже.

– Не иже, a i десятеричное...

– Ну, все едино!

– Не все едино! Поп али дьякон, Петр али Яков. Не иже, а г... клади его на кости.

– Это десять-то?

– Да, десятиночку.

– Ну, на... Ах, ты лядина! а! ай-ай-ай! И точно шестьсот шестьдесят шесть... очко в очко... фу, ты пропасть! Инда пот прошиб. Вот история поди на! Ах, ты дьявол! а!

Купцы ошеломлены - и раковидное, и скопческое лицо так и вытянулись. "Малый" так глядел на счеты, точно ожидал, что вот оттуда что-нибудь выскочит, вот-вот выскочит... А "политик", посматривая на них через забор своих очков, словно хотел сказать: "Что, проняло? Понимаете, чем пахнет? Вот оно что значит наука! Поди, раскуси ее... Овому талант, овому два, а кому шиш! Так-то, люди добрые".

– Ну, и впрямь "политик"!
– сказал, наконец, первый купчина.
– Где это ты, Егор Фокич, эку лядину вычитал? Али сам дошел?

– Дошел телок до коровьего вымя!
– загадочно отвечал политик. Дойдешь до огня, на дым идучи.

– Точно, точно. Али плохи дела?

– Чего плоше! К нам подбирается, а мы сами ему в рот пальцы кладем. У нас коли француз, так садись на шею и поезжай. Коли что французское, так уж и ох! лучше быть не может.

– Это точно, - процедил другой купчина, с скопческой физиономией, - и французская болезнь и та в моде.

– Да, к нам в лавки и не заглядывают - фи, русскoe-де! а все к французам.

Политик полез в карман и вынул оттуда какую-то книжку.

– Вет книжка из Москвы пришла, умная книжка: "Мысли вслух на Красном крыльце" называется. Так тут вот что пишут: "Прости Господи! Уж ли Бог Русь на то создал, чтоб она кормила и богатила всю дрянь заморскую, а ей, кормилице, и спасибо никто не скажет. Ее ж бранят все. не на живот, а на смерть. Приедет француз с виселицы, все его наперехват, а он еще ломается, говорит: либо принц, либо богач, за верность и веру пострадал. Таких каторжников и невежественных еми-еми-гран-емигран-тов, емигрантов с радостию у нас берут в воспитатели и учителя". Вот оно что! А это все его слуги и ангелы его, все это рать Наполеонтия.

– Да вить он теперь замиренье взял, - возразил первый купец.

– Что его замиренье, Авксентяй Кузьмич!
– одна пагуба.

– А что, разве глаза отвести- хочет?

– Хуже того: волк подошел к овчарне да и говорит собакам: "вот вам мясца кусочек, подружимтесь". Собаки мясцо еъели, да и заснули.

– A волк и того - в овчарню?

– А мы на что?
– не вытернел "малый", который внимательно слушал разговор купцов, стоя у двери.

Все засмеялись.

– Молодец!
– сказал первый купец и полез в карман.
– На, выпей за здравие России... А онамедни в театре давали "Дмитрия Донского", - так там, приходит посол от Мамая, ломается, грозит русским, вот как этот самый Наполеон... А Каратыгин, Андрей Васильевич, как гаркнет на него:

Поди и возвести Мамаю,

Что я его как черта изломаю!

так раек, я вам доложу, в такой дебош пришел, что хотели после театра ивбшгь того актера, что Мамая играл,

– Мы и избили бы, да нам полиция не дала его, - вмешался "малый";

– Вот так! За что ж его бить? Он русский.

– А он что грозит! Мы б ему помяли бока... Ишь ломается: "дань, говорит, давайте!"

Опять общий хохот. Патриот "малый" был шибко простоват, но до театра был большой охотник и все, что ни видел на сцене, понимал в прямом смысле, как маленький Вася Каратыгин. Так раз, увидев, что актриса Перлова, она же Каратыгина, по смыслу пьесы, должна была поцеловаться с своим возлюбленным за спиной мужа, "малый" не- вытерпел и испуганно, на весь театр, ааорал: "Смотри, смотри! она, стерва, целуется", - за что и был выведен из райка прямо на улицу. Теперь, слушая разговор о Наполеоне, он тоже, как и тогда в театре; чувствовал потребность кого-нибудь помять, так уж своеобразно прилажены были у него руки и голова. И всякий раз, когда он слышал шум на улице или где-бы то ни было, он всегда- торопился туда словно на пожар и непременно спрашивал: "кого бить?" А между тем в сущности был добрый и смирный малый и любил нянчить детей, чьи бы они ни были.

– Так ты-думаешь, Егор Фокич, он нам напакостит, Наполеонтий-то твой?
– спросил немного погодя первый купчина.

– На то похоже, - отвечал "политик".

– Да чем же? Войной на нас пойдет?
– спросил другой- купец, с бабьим лицом;

– Не знаю, а уж чем-нибудь да- доедет: не мытьем, так катаньем.

– А вот чего не хочет ли?
– снова вмешался "малый" и показал кулак. Скулы сворочу.

– Молодец-, молодецу Гриша!
– засмеялся первый купчина.
– Вон у нас какие калачи ему припасены.