Через несколько минут девушка подошла к почтамтскому дому и дрожащими от волнения ногами поднялась в отделение выдачи писем "до востребования". Там сидел старенький чиновник и вслух читал какую-то старую засаленную газету.

"Наполеон потерял в сем жарком бою множество убитыми и ранеными, наши же потери..."

Увидев смущенную девушку, он остановился как раз на "наших потерях".

– Что вам угодно, государыня моя?
– спросил он вежливо и ласково, потому что лицо девушки расположило его в свою пользу.

– Нет ли получения письма "до востребования"?
– заговорила девушка дрожащим голосом.

– На чье имя, сударыня?

– На имя Ирины Владимировны Мерзляковой... из-за границы...

– Заграничное отделение, государыня моя, вон там, левее, а здесь внутренняя почта.

В заграничном отделении сидели два молоденьких чиновника и громко смеялись, читая подпись под какою-то лубочного картиной:

Подошел француз к Пултуску

И, увидавши там силу русску,

Ну, храбриться, петушиться

И с русскими на кулачки биться,

Коли видит - дело плохо:

Больно, говорит, кусаются русски блохи.

А как подошел Беннигсен,

Дак он со страху совсем присел;

А как увидал, что идет Багратион,

Так он и ну кричать пардон!

Увидав девушку, молодые люди покраснели; покраснела и она, но тотчас же спросила о письме на имя Ирины Мерзляковой.

– Из-за границы письмо?

– Из-за границы.

– Из какого государства ждете?

Девушка знала это менее всего. Она не знала, что отвечать.

– Вы ждете письмо от пленного?

– Да, - чуть слышно последовал ответ. Чиновники усердно перерыли все ящики, но ничего не нашли. Краска сошла с лица несчастной, и она стояла бледная, потерянная, убитая.

– Вот, государыня моя, письмо на имя Ирины Владимировны Мерзляковой, - зашамкал старый чиновник из отделения внутренней корреспонденции, показывая издали пакет. Девушка бросилась туда. Дорогое письмо в ее руках... В глазах мутится, ноги подкашиваются, сердце замерло. "Он не за границей... он в плену"... Эта мысль так и ожгла ее всю.

Схватив пакет, она бросилась вон из жаркого, душного почтамта, боясь, что упадет, закричит. Рука так и закоченела с письмом, прижатым к сердцу.

Выйдя из почтамтского двора, она почувствовала, что не может дольше стоять на ногах, и опустилась на приворотную скамейку у будки. Она взглянула на конверт - рука незнакомая. Да и его рука незнакома ей: они не переписывались прежде. Есть у нее несколько букв его руки; но по ним почерка нельзя изучить. Эти дорогие буквы он вырезал у них в саду, за сиренью, на стволе старой березы. Там вырезаны две буквы К и И, а над ними горящее сердце, а в сердце - буква И. Это она - Ирина, в сердце, а те две буквы - его дорогое имя и фамилия.

Она вглядывается в почерк на конверте. Почерк смелый, твердый, но только немножко женский. Особенно жадно впились красивые глаза девушки в слово "Ирине".. "Это мне... Как писала это слово его рука?.. дрожала?.. да, немножко дрожала... на букве р дрогнула, а И - такое милое, ласковое"...

Осторожно, как какая-нибудь драгоценность, вскрывается конверт. На печати буквы А и С. "Не его печать..." Опять в сердце холод, и руки не слушаются. Вскрыто письмо!.. "Милостивая государыня..." - "Это не он!.." В глазах темно, она не видит подписи, хватается за сердце; боится взглянуть на подпись, точно там мертвец стоит - его милое, мертвое лицо... Но надо же узнать!.. "Александр Сеславин" подписано - "это его друг школьный", вспоминается девушке, что он это говорил...

"Милостивая государыня, Ирина Владимировна! Пишу вам по поручению моего друга Константина Николаевича Истомина..." Глаза бегут за сердцем вперед, через слова, через строки... Нашли! Нашли... "Он жив... поправляется..."

Глаза машинально ищут церкви... Но церкви не видать, хоть их так много в Москве, и взор поднимается в голубую высь, к небу, к той невидимой церкви, на которую молится весь мир, и крупные слезы, выкатившись из отуманенных глаз, звонко ударились о бумагу.

Разом стало светло кругом: дома, мостовая, небо, воздух, лица прохожих, зелень и даже прыгающий у ног воробей - все окрасилось иначе, теплом и приветом окрасилось, ожило... "Он жив!" Что же еще! Он жив - и весь мир жив.

"Ах, эти слезы! все замочили... чернила растекутся, и я ничего не разберу..." Уж эти слезы!

Успокоенная в глубине души, она читала, бережно отирая бумагу от слез: "Пишу вам по поручению моего друга Константина Николаевича Истомина..."