Задумчивое лицо, разом, так сказать, окатив с головы до сапог вошедшую своим немигающим взглядом, подходит к ней и, взяв за руку, которая, холодная, дрожала как осиновый лист осенью, подводит ее к столу, опирается другою рукою на стол с богатыми инкрустациями и, продолжая держать трепетную, холодную руку, говорит тихо словно на исповеди:

– Я слышал, что вы - не мужчина... Правда ли это?

Она стоит с потупленною головой. Голова гладко стрижена - такая круглая, словно точеная... Немигающие глаза все это осматривают и - эту круглую, наклоненную голову, и эту выдавшуюся, приподнятую и подымающуюся, как у взволнованной женщины, грудь... Минута молчания... Наклоненная голова поднимается, и в немигающие глаза смотрят робкие, смущенные женские глаза...

– Да, ваше величество, правда, - шепчут губы бесстыдницы, несколько дней тому назад целовавшиеся с толстыми, калмыковатыми губами мужчины.

Немигающее лицо краснеет мало-помалу. Краска заливает и лицо той, которая сейчас отвечала, что она не мужчина... Ее глаза - не из немигающих, не орлиные; они не выносят немигающих глаз и опускаются долу, да так уж больше и не поднимаются.

– Что было причиною, побудившею вас отказаться от своего пола? спрашивает ее государь.

– Ваше величество! с самого детства я получила наклонности, которые привели меня к этому решению, - отвечает наклоненная голова.

– Ваш отец военный?

– Отставной гусар, ваше величество.

– Как же вы пришли к такому решению, небывалому в России? В прошедшем вы не могли найти примеров для себя.

– Я нашла их в моем сердце, государь, в моей природе. Я родилась на походе. Я имела несчастье родиться вопреки надеждам моей матушки и потеряла ее любовь. Гусарское седле было моей колыбелью, эскадронный фланговый моей няней и воспитателем, эскадронная конюшня - моею первою школою. Оружие заменяло мне детские игрушки. С детства матушка моя внушала мне, что женщина - жалкое, презренное существо, на котором тяготеет проклятие Божие...

– Напрасно она так говорила. Это - хула на Духа Святого... Как же вы привели в исполнение ваше намерение?

– Когда мне исполнилось шестнадцать лет, государь, я тайно ушла от родителей и пристала к казачьему полку, следовавшему на Дон.

– Когда это было?

– Ровно год, государь.

– В каких делах вы участвовали?

– При Гутштадте и под Фридландом, государь.

– И вас не испугало то, что вы там видели?

– Нет, государь.

– Да, верю... Все ваши начальники отозвались с великими похвалами о вашей храбрости, называя ее беспримерною... Мне очень приятно этому верить, и я желаю сообразно этому наградить вас и возвратить с честью в дом отцовский, дав...

Государь был прерван - слово не досказалось.

Вскрикнув от ужаса, точеная голова упала к ногам императора.

– Не отсылайте меня домой, ваше величество! Не отсылайте! Я умру там, умру! Не заставьте меня сожалеть, что не нашлось нн одной пули для меня в эту кампанию. Не отнимайте у меня жизни, государь! Я добровольно хотела ею пожертвовать для вас...

Точеная голова билась о сапоги императора, руки ее обнимали его колена... Голос дрогнул, когда император, поднимая ее, сказал:

– Чего ж вы хотите?

– Быть воином, носить мундир, оружие... Это единственная награда, которую вы можете дать мне, государь. Другой нет для меня. Я родилась в лагере. Трубный звук был колыбельного песнью для меня. Со дня рождения люблю я военное звание. С десяти лет обдумывала средства вступить в него, в шестнадцать достигла цели своей, одна, без всякой помощи. На славном посте своем поддерживалась одним только своим мужеством, не имея ни от кого ни протекции, ни пособия. Все согласно признали, что я достойно носила оружие, а теперь ваше величество хотите отослать меня домой. Если б я предвидела такой конец, то ничто не помешало бы мне найти славную смерть в рядах воинов ваших.

Государь был, видимо, растроган. В его глазах затеплилась доброта и жалость. Об задумался.

– А закон?
– сказал он как бы про себя.

– Закон - ваше слово, государь.

– Но женщина по закону не может быть воином.

– Я останусь мужчиной, ваше величество.

– Хорошо. Ваша тайна и должна оставаться тайной.

– Клянусь, государь, - эта тайна умрет в груди моей.

Но перед нею разом встало калмыковатое, дорогое ей лицо... Сердце бросило кровь к щекам - они запылали...

– Если вы полагаете, - сказал государь, что одно только позволение носить мундир и оружие может быть вашею наградою, то вы будете иметь ее и будете называться по моему имени - Александровым... Не сомневаюсь, что вы сделаетесь достойною этой чести отличноетшо вашего поведения и поступков. Не забывайте ни на минуту, что имя это всегда должно быть беспорочно и что я не прощу вам никогда и тени пятна на нем.

Новый Александров упал на колени, чтобы благодарить.

– Встаньте. Я определяю вас в мариупольский гусарский полк офицером.