– Да, вы правы. Но по крайней мере теперь, если он будет здесь и я увижу его, я скажу ему, что вы живы, что я сам видел вас здоровою.

– Я ему сама это сказала в Москве.

– Сказали? Как же вы это сумели сделать?

– По окончании обедни он просил священника отслужить ему или панихиду, или молебен о здравии, и когда священник спрашивал, что же отслужить - панихиду или молебен, отвечал, что сам не знает, что служить панихиду ли по умершей дочери, или о ее здравии. Тут-то я тихонько пробралась к нему и сказала: "Ваша дочь жива", а сама тотчас скрылась, но слышала его возглас: "Надя! это ее голос!"

Сперанский с глубоким сочувствием слушал этот рассказ и хотел что-то сказать, как в кабинет неожиданно влетела Лиза, с раскрасневшимися от воздуха и гулянья щечками, и радостно воскликнула:

– Ах, папа! мы помирились с Сашей Пушкиным... Но, увидав незнакомого офицера, вдруг остановилась, сделала большущие глаза, с недоумением посмотрела на гостя, и тотчас же, что-то сообразив, как благовоспитанная девочка присела... Она заметила в руках гостя письмо, узнала это письмо, и ее головка быстро поняла, в чем дело: тайной, дескать, пахнет... Она взглянула на отца. Тот тоже хорошо понял ее и с улыбкой сказал:

– Очень рад, что вы помирились... Рекомендую вам, господин Александров, мою "бедную Лизу".

При слове "Александров" девочка опять сделала большие глаза и недоумевающе посмотрела и на отца, и на гостя. Но тотчас же онять сообразила, в чем дело - в панашу пошла: под маленьким черепом мозг хорошо работал.

– А вы читали "Бедную Лизу"?
– с улыбкой обратился к пей гость.

– Да, мы с мамой и с Соней читали, - отвечала девочка.

– О! она у меня большой начетчик, - ласково заметил Сперанский.

– А Саша Пушкин больше меня знает, - перебила девочка.

– Ну, Саша Пушкин и сам старше тебя.

– А через два года я буду старше его, - поторопилась девочка, да тотчас же спохватилась.

– Вот тебе раз!
– засмеялся отец.

Девочка поняла, что попала впросак, и ей стало стыдно гостя, но гость постарался поправить ее ошибку...

– Да, через два года вы будете старше его умом и знаниями, - сказал он.

– Нет... У Саши Пушкина память лучше моей и Со-ниной, лучше даже, чем у Вили Кюхельбекера и у Саши Грибоедова.

– Это все ее приятели, - подсказал отец.

– А Саша Грибоедов уж большой - ему четырнадцатый год, - продолжала девочка, снова входя в свою роль.
– Саша Пушкин знает наизусть всего Державина, почти всего Хераскова и Тредиаковского - ах, как од его смешно знает!

Стрекочущу куэнецу, В зленем блате сушу...

– Ах, какой он смешной, как передразнивает его! Она снова остановилась. В кабинет входили новые гости. Один - мужчина лет за сорок, видимо, засидевшийся, заработавшийся, с бледным, уже изрезанным едва заметным резцами времени лицом и усталыми глазами. Тут же вошел и его спутник, с молодым, веселым лицом и светскими манерами.

– А! Николай Михайлович, Александр Иванович... очень рад вас видеть, - сказал хозяин, вставая и подавая гостям руки.

Встал и гусарик, с которого Лиза не спускала глаз и, видимо, желая подружиться, уже терлась около него, потрагивая за саблю".

– Позвольте познакомить вас, господа-, - продолжал хозяин: - господин Александров, юный герой, которому вчера государь лично и собственноручно возложил на грудь георгиевский крест за необыкновенную храбрость и за чудесное спасение от смерти молодого Панина.

Юный герой поклонился, бряцнув шпорами и другими своими металлическими частями.

– Николай Михайлович Карамзин - историограф, - продолжал хозяин в сторону рекомендуемого.

Юный герой, быстро, ярко как-то взглянув в лицо Карамзина, сделал второй, самый глубокий, какой только можно было сделать, поклон... Щеки его покрылись румянцем радости и стыдливости...

– Я вами воспитан... я читал... я глубоко...
– бормотал он бессвязно.

Карамзин протянул ему руку... "Мне приятно..."

– Александр Иванович Тургенев, - продолжал хозяин в сторону другого рекомендуемого.

– Повеса, - подсказал с улыбкой рекомендуемый: - историограф и... повеса...

– Но повеса умный, просвещенный, благородный, - добавил хозяин.

– Вездесущий, вседовольный, всеблаженный, - добавлял рекомендуемый.

Они обменялись поклонами и рукопожатиями.

– Опять насилу вытащил из архива, - сказал Тургенев, указывая на Карамзина.

– И хорошо сделали, - отвечал Сперанский.