Шрифт:
Он улыбнулся.
– Я уверен, что и четверти этой суммы не получил бы, если бы Беренсоны думали, что она пойдёт в мой карман. Они знают, что я передаю вознаграждение в казну храма [1] , и поэтому платят больше, чтобы все узнали, сколько они пожертвовали.
– Ты можешь учитывать все деньги, которые возвращаешь, и просить правление увеличить твоё жалованье хотя бы на эту сумму. Это было бы только честно. Большинство рабби сохраняют свои гонорары.
Он молчал, демонстрируя, что не хочет продолжать обсуждение. Хотя ему было всего сорок лет, рабби Смолл порой казался стариком из-за сутулости, свойственной учёным, и бледного лица, на котором красовались очки с толстыми линзами. А иногда – как сейчас – маленьким упрямым мальчишкой, который не хотел слушаться, да ещё и отказывался извиняться.
1
Храм – у Кемельмана так именуются и собственно здание синагоги, и конгрегация (прихожане, паства, т. е. верующая часть еврейской общины города). Храмом руководит правление с президентом, избираемым на определённый срок. Правление учреждает комиссии, в ведении которых находятся различные вопросы. (Здесь и далее примечания переводчика).
Мириам не отставала.
– Разве ты не собираешься просить о повышении зарплаты, Дэвид?
Он улыбнулся и мягко произнёс:
– Послушай, Мириам, для меня просить о повышении – унизительно.
– Но это деловое соглашение, – возразила она. – У тебя есть контракт.
– Конечно, вот я и поступлю по-деловому. Когда придёт время.
– А что ты называешь «по-деловому»?
– Когда я смогу заявить, что хочу больше денег, а иначе уйду. Разве ты не понимаешь – если я прошу о повышении зарплаты, и при этом вполне очевидно планирую продолжать свою работу, это – как… как попрошайничество. Я будто клянчу милостыню, взывая к их милосердию. А что, если мне откажут? Обидеться, надуться? Я не могу так поступить. Если я перейду на такие отношения с ними, то потеряю всю власть.
– На раввинской конференции в Провиденсе Сара Метценбаум рассказала мне, как Джек работает, когда хочет чего-то добиться. Он по секрету сообщает о своих желаниях близким друзьям на поле для гольфа, и они поднимают вопрос на собрании.
Рабби мысленно отметил один из наиболее печальных аспектов раввинских конференций: раввины встречались и слушали лекции, их жёны также встречались и сравнивали впечатления.
– Джек Метценбаум – дружелюбный, общительный парень, который заводит друзей легко, практически автоматически. Я – нет. Над этим нужно работать. Необходимо общаться с ними, обедать с ними…
– И в чём трудности?
– У скольких из наших членов правления есть кошерные дома [2] , где мы могли бы поесть? И я не играю в гольф.
– У Честера Каплана и его группы есть кошерные дома.
– Ну да, всё, что мне требуется – проявить пристрастие к Честеру Каплану, – усмехнулся он. – Большинство членов правления и так считают, что я всегда на стороне ортодоксальной группы [3] .
– И какой выход? Ты не будешь просить о повышении, и нет никого, чтобы походатайствовать за тебя. Если они до сих пор не подумали о том, чтобы повысить тебе жалованье, то вряд ли это случится в будущем.
2
Кашрут — термин в иудаизме, означающий дозволенность или пригодность чего-либо с точки зрения галахи (см. ниже). В русском языке прилагательное кошерный образовано от ивритского кашер, ашкеназский вариант произношения — кошер. Галаха — традиционное иудейское право, совокупность законов и установлений иудаизма, регламентирующих религиозную, семейную и общественную жизнь верующих евреев.
3
Пояснение для тех, кто не читал предыдущие романы. В иудаизме, как и в любой религии, есть множество течений, различающихся прежде всего по строгости соблюдения заповедей и взглядам на применение этих заповедей в современном мире. Очень приблизительно можно выделить четыре группы (в порядке возрастания, так сказать, либерализации взглядов): ортодоксы, консерваторы, реформисты и прогрессивисты. Рабби Смолл – раввин консервативного толка. Правление храма Барнардс-Кроссинга специально пригласило консервативного раввина в виде своеобразного компромисса – для того, чтобы привлечь в храм максимальное количество верующих разных взглядов. В противном случае религиозной жизни иудейской общины грозил бы упадок, так как ортодоксы не пошли бы к реформистам, а те, в свою очередь – к ортодоксам.
Рабби видел, что Мириам взволнована и расстроена, и решил, что стоит её успокоить.
– О, я что-нибудь придумаю. Не беспокойся об этом.
Но она не собиралась сдаваться:
– Учитывая основные правила, которые ты изложил, я бы хотела знать, что именно.
Мириам была похожа на маленькую девочку, и даже не верилось, что она – мать двух детей-подростков. Голубые глаза, широкие и обычно весёлые, теперь резко, даже обвинительно смотрели на мужа. Подбородок высоко поднялся, чтобы подчеркнуть решимость, а масса светлых волос, небрежно уложенных на макушке, рисковала упасть, когда Мириам властно откинула голову назад – жест, который всегда заставлял рабби защищаться.
Он постарался выиграть время.
– Ну-у, когда мой контракт подойдёт к концу, наверно, мне отправят очередной. И... и я просто не подпишу его. Вот и всё. Когда меня спросят о причине отказа, я скажу, что не могу оставаться с нынешней зарплатой.
– И сколько ты попросишь?
Он недовольно фыркнул.
– Я не знаю. Это будет зависеть от…
– Нам нужна ещё как минимум пара тысяч.
– Значит, я попрошу ещё две тысячи.
– Две тысячи пятьсот.
– Хорошо. Две тысячи пятьсот.
– А если они откажутся?
– Тогда я не подпишу контракт и начну искать другую работу. Устроит?
Она медленно кивнула.
– Хорошо, но когда вечером к нам придёт Файнберг, не стоит ли намекнуть ему о том, что ты планируешь – пусть он предупредит правление, и они начнут думать об этом?
Он покачал головой.
– Или это приведёт к тому, что они уже сейчас начнут искать замену.
– Тогда ты хотя бы поймёшь своё положение и тоже сможешь начать поиски до истечения срока действия контракта.
– Послушай, Мириам, – терпеливо сказал рабби, – я не знаю, почему он приезжает, и о чём хочет поговорить…
– Но если подвернётся удобный случай…
– Хорошо. Если он сообщит о большом профиците в казне и попросит у меня совета, как его потратить, я упомяну, что правление может рассмотреть вопрос о повышении моей зарплаты. Устроит?
Задняя дверь открылась, а затем с грохотом затворилась. Из кухни донёсся резкий голос их тринадцатилетней дочери Хепсибы, розовощёкой, белокурой, но, вопреки моде, приземистой и коренастой.