– Давай, выпей, дружище. Тебе сразу станет лучше.

И, похоже, действительно помогло. По крайней мере, вначале немного полегчало, но в зале заседаний Гальперина прошиб обильный пот, хотя было не так уж и жарко. Голова была тяжёлой, а кости ломило вовсю. Когда около десяти часов собрание закончилось, он решил не присоединяться к «ребятам», то есть к выборщикам и присутствовавшим старшим городским чиновникам, которые отправлялись выпить в «Корабельный камбуз». Он извинился, объявив, что идёт домой и ложится спать.

– Выпей побольше виски и ещё немного горячего чая, – убеждал Том Брэдшоу, – и утром всё как рукой снимет.

– Хорошо.

Направляясь к дому, он проехал мимо аптеки, уже закрытой, и вспомнил, что у него не осталось таблеток от простуды. Однако аптека в Линне работала допоздна, и, хотя ему и было не по пути, он решил, что результат стоит дополнительных пятнадцати минут езды.

Аптекарь знал его и задал вопрос, когда Гальперин попросил стакан воды, чтобы принять пару таблеток прямо сейчас:

– Вы отправляетесь домой, мистер Гальперин? Я имею в виду, вы не едете в Бостон или что-то в этом роде, а?

– Нет, я прямо домой и спать. А в чём дело?

– Они содержат антигистаминный компонент и могут вызвать у вас сонливость.

– Да? Нет, я еду домой.

***

Милли Хэнсон оторвала взгляд от книги из серии «Настоящая романтика», когда Тони Д’Анджело подошёл к шкафу в прихожей и снял пальто с вешалки.

– Куда ты идёшь, любовничек? – спросила она.

– Собираюсь раздобыть немного хлеба.

– Но у нас есть булочки, и магазины закрыты… О, ты говоришь о деньгах? Надолго уходишь?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Может быть, и не слишком.

Она знала, что лучше не спрашивать дальше. Любопытство гасилось смутным ощущением: раз Тони скрывает свои действия, то, вероятно, лучше ничего не знать. Милли услышала, как хлопнула дверца машины и завёлся мотор. Затем она поправила подушки, растянулась на диване и вскоре с головой погрузилась в проблемы, с которыми сталкивалась медсестра Мэри Мак-Тиг, пытаясь угодить своей пожилой и раздражительной пациентке леди Хавершем, и заставить её сына, красавчика лорда Хавершема, заметить бедную сиделку.

Тони миновал Ревир, Линн и выехал на Хай-стрит. Увидев плакат «Вы находитесь в Барнардс-Кроссинге», он замедлил ход и повернул направо. Затем он заметил знак «Глен-лейн» в небольшом просвете между деревьями и кустарником, выстилавшим дорогу. Если бы не знак, этот переулок можно было бы легко пропустить в темноте. Тони проехал по извилистой, петляющей аллее около сотни ярдов; затем, увидев просвет с одной стороны, свернул туда и припарковался. Выключил фары, закурил сигарету и устроился ждать.

***

Вскоре после выхода из аптеки Моррис Гальперин действительно начал испытывать сонливость. Попутные машины проносились мимо, а те, что ехали во встречном направлении, ослепляли его ярким светом фар. Несколько раз ему яростно сигналили – то ли потому, что он убрал ногу с педали газа и неожиданно затормозил, то ли потому, что съехал с полосы. Поэтому он решил добраться домой по Глен-лейн, а не по шоссе — это был короткий путь, и, что ещё важнее, он предполагал, что там не будет такого движения.

Он ехал, включив дальний свет, когда внезапно попал в выбоину. Когда капот автомобиля подскочил, Гальперину показалось, что на дороге лежит тело. Он резко нажал на тормоза и остановил машину. Затем опустил окно, высунул голову и оглянулся. На земле действительно кто-то лежал. Гальперин вылез из машины и пошёл назад. Он опустился перед телом на колени, не зная, что делать. Тихо, почти шёпотом он выдавил:

– Эй, друг, с вами всё в порядке? – Затем: – Вы меня слышите?

Если бы только здесь появился другой автомобиль, подумал Гальперин. Он мог бы его остановить. Тогда кто-то остался бы с бедолагой, пока другой отправился бы за помощью. Но в такой поздний час на это нечего было и рассчитывать. Ночью по Глен-лейн почти никто не проезжал.

Гальперин вновь уселся в машину и проследовал до конца Глен-лейн, где она переходила в Мейпл-стрит. Он думал, что сумеет позвонить кому-нибудь в дверь и попросить разрешения воспользоваться телефоном. Но во всех домах было темно, за исключением редких лучей света, пробивавшихся сквозь задёрнутые шторы на верхнем этаже.

Внизу, почти в конце улицы, где она пересекалась с Мейн-стрит, светились окна только в одном доме – доме рабби Смолла. Но Моррис не хотел идти туда. Ноги подкашивались – то ли из-за таблеток, то ли из-за виски. Конечно, он выпил всего один стакан, и то несколько часов назад, но разве виски не мог взаимодействовать с таблетками? Рабби ещё подумает, что он пьян.