На кухонном столе высилась стопка книг, и я прочитала названия на корешках. Наиболее интересной мне показалась третья сверху: «Дурные болезни и медицинское вмешательство». Значит, ее и возьмем. Я не сомневалась, что, если попробую выйти на послеобеденную прогулку, снаружи снова поднимется буря и разрушит все планы, кроме тех, которые наметил для меня Меррик.

Я наполнила чайник водой и поставила его кипятиться над огнем, горящим без дров. Потом села в кресло, открыла книгу и начала читать.

Я вздрогнула и проснулась. И снова не сразу сообразила, где я и что со мной произошло. Во рту было сухо и неприятно. Язык будто покрылся налетом.

Который час? По ощущениям, было поздно. Глухая ночь, когда положено спать в постели, а не дремать в кресле. Сколько же я проспала? Сколько времени вообще я здесь пробыла?

Меррик оставил меня вчера вечером, и я легла спать. Трудно следить за временем без часов, но я не сомневалась, что спала крепко и долго. Часов десять, не меньше. Или даже двенадцать. Возможно, еще больше. Потом ванна, завтрак, усердное чтение, обед. Снова чтение. Час за часом. В одиночестве и тишине. Прошел как минимум день.

Почему Меррик еще не вернулся? Чем он сейчас занят? Чем вообще занимаются боги?

– Меррик, – тихо позвала я, надеясь, что он услышит.

Ничего не произошло. Никто не ответил.

– Меррик, – позвала я чуть громче и, поборов нерешительность, добавила: – Крестный.

Я подошла к окну и прищурилась, вглядываясь в темноту. Я никого не увидела, но это ничего не значит, ведь так?

Нас учили, что боги всегда где-то рядом, наблюдают и судят своим высшим судом. Нас учили молиться богам – всем богам, – говорили, что они всегда слушают, что они слышат. Так где же Меррик? Почему он не слышит?

Пытаясь справиться с нарастающим беспокойством, я убеждала себя, что он мне не так уж и нужен. Я меня есть еда, крыша над головой, теплый дом. Я ни в чем не нуждаюсь. Он хорошо обо мне позаботился.

Но тогда почему при одной мысли, что Меррик ушел и забыл обо мне, мне делалось дурно и горькая желчь подступала к горлу?

Я понимала, что мои страхи нелепы. Он не забрал бы меня из семьи, не привел бы в Междуместье, не создал бы замечательный дом и остальные чудесные вещи – платья, книги, деревья – лишь для того, чтобы потом меня бросить. Я его крестница. Он столько для меня сделал, подтвердив, что я для него что-то значу, что он мной дорожит.

– Он меня не забыл, – проговорила я.

Это казалось логичным и правильным.

– Ты уверена, что не забыл? – прошелестел у меня в голове противный тоненький голос.

Он был таким реальным, что я испуганно огляделась по сторонам, проверяя, нет ли кого-то рядом.

– Уверена, – твердо произнесла я, пытаясь прогнать гадкую мысль. Конечно, это всего лишь мысль. Я здесь одна, а значит, и голос у меня в голове не что иное, как отзвук моих размышлений.

Мои мысли – я надеялась, что это только мысли, – надо мной насмехались.

– Он забыл.

– Не забыл. – Я испугалась, что схожу с ума.

– Один раз он тебя уже бросил.

Я промолчала, не зная, что возразить. Он действительно меня бросил. Когда я была совсем маленькой и нуждалась в нем больше всего. Он появился и сразу ушел. И лишь через долгих двенадцать лет вспомнил, что надо вернуться.

Я поднялась на ноги и чуть не упала. Мышцы одеревенели от недостатка привычной нагрузки. Впервые в жизни я провела день в праздности и безделье, практически неподвижно – разве что перелистывала страницы да подносила ко рту чашку с чаем. Мышцы болели, но вовсе не так, как болят после тяжелой работы, и у меня вдруг мелькнула страшная мысль, что я проспала в кресле гораздо дольше, чем мне представлялось. У меня возникло чувство, что я оказалась в пограничном пространстве, где время бежит стремительно и его прошло слишком много. Меррик отсутствовал не один день, а годы, века, тысячелетия. Я уже не девчонка двенадцати лет, юная, легкая и проворная. Я стала старухой, древней, вечной. В этот миг что-то сломалось в моем сознании.

Я поняла, что мне трудно дышать. Грудь будто сдавило невидимым обручем. Это давление все нарастало. Казалось, еще немного – и мои глаза выскочат из орбит.

– Костных орбит, также именуемых глазными впадинами, или глазницами, – пробормотала я себе под нос, и эта фраза из трактата по анатомии, выученная несколько часов назад, подействовала как волшебное заклинание. Паника отступила, и я снова могла дышать, думать и слышать что-то еще, кроме грохота крови в ушах.

Я не позволю ему так со мной обращаться. Он не будет держать меня здесь, в этом доме, как в плену, да еще и указывать, что делать. Я не безвольный автомат, который безропотно выполняет любые приказы. Я его крестница, и мне надоело, что со мной не считаются.

Без дальнейших раздумий я распахнула дверь и шагнула навстречу буре, которая поднялась, как я и ожидала. Ветер выл. Дождь хлестал.

Если Меррик наколдовал бури, чтобы заставить меня слушаться, то пусть узнает, что они меня не остановят. Я вышла под дождь. И мгновенно промокла до нитки. Я не ожидала, что ливень окажется таким холодным. Холоднее теплых весенних дождей, которые уже начали поливать Гравьенский лес.

Я дрожала от озноба, но не повернула назад. Я вошла в рощу цветущих деревьев, наблюдая, как в небе сверкают молнии, бьют между тучами, опаляют их яркими вспышками, но не могут ударить в землю.